Дежавю

К счастью, учебный день хоть и тянулся непривычно медленно, обошёлся без приключений. Долгожданный шестой урок подходил к концу. Наш физрук, Семён Александрович (между собой мы его называли Саныч), постоянно куда-то названивал и, погрузившись полностью в свои заботы, не обращал на наш девятый «А» класс никакого внимания. Только зря переодевалась в спортивный костюм!

Нетерпеливо ёрзая на длинной скамейке, я то и дело поглядывала на часы. Завершив очередной телефонный разговор, Саныч подозвал к себе Рому (этот «добряк» был у нас старостой класса). О чём-то поговорив с парнем и передав ему ключи, физрук бодрым шагом направился к выходу из спортзала. Через пару минут, звонок известил нас об окончании урока.

В раздевалке было душно. Я быстро переоделась и уже выходила за дверь. Налетев на возникшую из ниоткуда преграду, собралась её обойти, но безуспешно. От Громова так просто не сбежать. Сцепив руки в замок у меня за спиной, он ждал, когда женская раздевалка опустеет. Со стороны можно было подумать, что мы о чём-то мило воркуем.

– Не дёргайся! – он говорил шёпотом, а его тёмные глаза излучали арктический холод.

– Ты в своём уме?! Отстань от меня! – я попыталась вырваться, но очень быстро поняла, что это глупая затея, дабы я не сбежала, Рома буквально впечатывался в меня. Пнуть его хорошенько мне тоже не удавалось.

– Да тихо ты, говорю! – прошипел этот псих.

– Насть, всё нормально? – Тима я могла только слышать, так как лицом упиралась в Ромину грудь.

– Ага, – уже сквозь зубы ответила я, ибо Громов сжимал меня так, что казалось кости треснут. Ещё и на ногу наступил, для верности.

Тимофей ушёл. Он так ничего и не увидел, или не захотел увидеть.

– Отпусти, чудовище! Мне, между прочим, больно!

– Останемся одни – подую, – одним уголком рта «обрадовал» меня брюнет.

– Вот он, апофеоз всех моих мечтаний! – раздражённо пробубнила я.

В спортзале стало тихо. Рома, негромко выругавшись, когда я толкнула его локтём под ребро, затолкнул меня обратно в раздевалку и запер за мною дверь.

– Мышка в клетке! – издевательски пропел парень.

– Ромка, выпусти меня! Пожалуйста! – ответом мне было молчание. Я точно знала, что он стоит за дверью, – Как же я тебя ненавижу! Ненавижу, Громов! Слышишь?!

Тишину прорезал звук удаляющихся шагов.

– Ромка, Не уходи! Выпусти меня! – Я дёргала дверную ручку в тщетной попытке выбраться. Молотила по ней ладонями, пока не перестала их чувствовать. На часах было 14:25. От разочарования хотелось завыть. Что это, злой рок? Судьба? Бессилие от понимания, что мой шанс увидеть Кирилла безвозвратно потерян, разрывало меня изнутри. И тогда я заплакала, слёзы вперемешку с тушью оставляли некрасивые, солёные дорожки на лице. Так прошло ещё сорок минут. Легче мне не стало. Теперь я испытывала не беспомощность, не унижение, не боль. Я испытывала ярость!

За дверью послышалась возня. Она медленно приоткрылась, и в проёме показался Рома. Не говоря ни слова, я врезала по его наглой, высокомерной физиономии. Потом ещё раз и ещё…

– Эгоист! Убью тебя. Вот этими руками! Тебе на всех кроме себя наплевать!

– Успокойся, – он быстрым движением скрутил меня – Настя, всё…

– Пусти, ненавижу!

– Успокойся. Тише… – Громов прижал свой палец к моим губам, и смотрел на меня в упор, пустыми, ничего не выражающими глазами. Когда я затихла, тщательно вытер рукою разводы на моих щеках. Он отпустил. Сделал шаг в сторону, пропустив меня к выходу, и запер дверь.

– Никогда тебе этого не прощу! – зло крикнула в его прямую спину.

– Твоё дело, – пренебрежительно передёрнул плечами Рома.

Дома я, естественно, никого не застала. К вечеру у меня поднялась температура, и я забылась беспокойным сном. Вернувшийся с работы отец, предпринял все необходимые меры. Приехал семейный врач, пошаманил надо мной и через пару дней болезнь прошла. Но не тоска, она сгорбленной тенью ступала по пятам, поглощая яркие краски каждого нового дня. Я полностью отгородилась от окружающих. Спряталась под непроницаемую маску. Замкнутая для родной семьи, изгой для одноклассников. Тим был единственным, с кем я мало-мальски общалась, ненадолго отвлекаясь от неизменного рисования. Дни сменялись как кадры в черно-белой киноленте, а я не могла, да и чего греха таить, не хотела улавливать его сути. Так прошло ещё два года вдали от Кирилла.

Два безликих, беспросветных года.

***

– Ну, Настька, Настёнька, родная! – обезумевший от любовных переживаний Тимофей, сегодня решил окончательно вынести мне мозг, – Выручай, подруга. Ты ведь поможешь, да? Ну, хочешь я месяц домашку по химии, за тебя делать буду?

– Умеешь ты, быть убедительным, Ромео, – я с довольной ухмылкой глядела на своего друга и головную боль в одном флаконе, – Что на этот раз? Опять стихи ей подбросишь?

– На свидание приглашу, – от сильного волнения, парень кусал губы – сегодня всё решиться.

Тима нервно теребил пуговицу на своей тонкой рубашке, темно серого цвета. Видно было, что он мужественно пытается совладать с эмоциями, но дрожь в голосе с головой выдавала высокий накал его переживаний.