Дежурные по стране

В это время в тридцать третий кабинет залетел сторож. Роман Толстого потряс его до глубины души. Когда Бочкарёв закончил чтение, сторож тихо покинул класс и пошёл ремонтировать краны в умывальниках. Починив всё, что без спроса бежало и без разрешения текло, он не успокоился и, вооружившись ведром и шваброй, вымыл коридоры на всех этажах. Убедившись в том, что школа сияет чистотой, что не осталось ни одного угла, в который бы он не заглянул с тряпкой, — парень решил принять душ, который располагался в спортзале. Тщательно намылившись, он встал под струю воды, смыл грязь с тела, но это не принесло облегчения, потому что на душе было всё так же гадко и мерзко. Выбежав из кабинки, сторож быстро оделся и бросился в учительскую поливать цветы. Закончив с поливом, он взрыхлил землю в горшках указательным пальцем. Не удовлетворившись и этим, бедолага занялся влажной уборкой листочков; он вытирал с них пыль до восьми часов утра.

— Девушки дорогие, — выпалил запыхавшийся сторож. — Быстрее бегите умываться. Скоро дети в школу пойдут. Вот так подменил напарника. Кому расскажешь — не поверят. — И он пулей вылетел из класса.

На школьном крыльце проститутки столкнулись с вихрастым мальчуганом, учившимся во втором классе. Он снял с плеч новенький ранец, вытряхнул из него книжки и тетрадки прямо на ступеньки и начал хвастать:

— Зырьте, какой портфель мама купила. Шесть отсеков и кармашек для пенала. Клёвый, — да? Главно, что отсеков много. Всё, чё хочешь, вмещается. Чё молчите, девочки? Разве плохой портфель?

Глаза девушек заблестели от слёз. Они с нежностью смотрели на мальчика, и счастливые воспоминания о чудесных школьных годах кружили им головы. Наивное хвастовство второклашки перенесло их в прошлое, и девушки увидели себя маленькими девочками в белых фартучках с букетами георгинов и гладиолусов в руках. Радостные эмоции, переполнившие сердца несчастных красавиц, выплеснулись на мальчика. Девушки обнимали и целовали его, а он, растерявшись, прокручивал в голове вчерашний день, дальше которого не устремлялись его беззаботные мысли, и не находил в нём ничего такого, за что его можно было так любить.

— Девочки, а как вы можете сразу плакать и смеяться? — освободившись из объятий, с интересом спросил второклассник и сам же ответил: «Это потому, что вы — старшаки. Старшаки всё умеют. Вторая смена, — да? После обеда учитесь. Я вам стихи читать буду».

— Стихи?.. Ты будешь читать нам стихи?.. Родненький!

— Ну да. Всем одиннадцатиклассникам читают стихи на последнем звонке. Не знаете что ли?.. Только не плачьте. Папа говорит, что у тех, кто ноет, — неурожайные лица. Еслиф перестанете хныкать, я вам свой портфель просто так подарю, а маме скажу, что потерял. Влетит, конечно, по первое число, но мама у меня вообще-то добрая. Потом простит как всегда. Я её знаю.

— Не надо… Мы тебе лучше книги поможем собрать… Держи шоколадку… Прости нас, мы больше не будем, — посыпались возгласы.

— Вы добрые, — заметил мальчик. — А Митька Протасов говорит, что все старшаки — злые. Врёт он всё. Я ему за вас рожу набью. Врежу так, что мало не покажется. Он из себя Вандама корчит, а мускулов нет. Пусть накачается сначала. — Второклассник посмотрел на волосы девушек, потрогал свои вихры и спросил: «А вам разве не надо косички заплетать? А то наша классная руководительница, Людмила Станиславовна, ругает девочек, если у них волосы распущены. Ленке Свекольниковой за это замечание в дневник написали. Из-за какой-то косы, — представляете? Ленка от обиды расплакалась, а Людмила Станиславовна погладила её, а потом сказала всему классу: «Берегите честь смолоду, а одежду — снову». После уроков я подошёл к классной руководительнице и сказал ей: «Вы, пожалуйста, больше при всех Ленку не ругайте, а то ей стыдно перед ребятами». Людмила Станиславовна похвалила меня и пообещала, что больше такого не будет. Я, наверно, умный, еслиф меня старшие слушают. Только почему тогда тройбасы по матише ставят — даже не знаю».

Девушки доставали из сумочек резинки и заплетали косы.

Второклассник подошёл к стоявшему в сторонке Бочкарёву и поздоровался с ним за руку.

— Видал, — а? Слушают меня, — с гордостью произнёс мальчик.

— Такого орла грех не послушать, — улыбнувшись, ответил Артём.

— А тебя слушают? Ты же всяко-разно из их класса.

— Тебя больше слушают… Спасибо тебе.

— За что?

— За девчонок, а также за то, что ещё много лет будешь носиться по тем же коридорам, по которым когда-то носился я.

— Как понять?

— Не смогу объяснить.

— Ладно, не надо. Как вырасту — сам пойму; взрослые так всегда говорят. Ты сегодня дежурный? — Бочкарёв вздрогнул, и это не ускользнуло от внимания мальчика. — Ты чего? Я только спросил, дежурный ты или нет. Еслиф нет, то повязку не забудь снять, а то оставишь где-нибудь. Санька Прокопчук один раз оставил её где-то, так Людмила Станиславовна сказала ему: «Лучше б ты голову где-нибудь оставил».

— Правильно она сказала, — потрепав мальчика по голове, произнёс Артём. — Мне ещё долго дежурить, поэтому и не снимаю повязку.