Дежурные по стране

Параллельно тренировке шло проникновение в мастерскую Льва Николаевича. Спустя час после начала чтения Артём увидел яснополянские станки, на которых знаменитый граф вытачивал образцы русской словесности. Через два часа ему уже удалось разглядеть самого писателя; классик вертел детали в руках и делал замеры. По прошествии трёх часов между Бочкарёвым и Толстым наладилась телепатическая связь. Они поздоровались, попили чайку, вкратце обсудили крестьянский вопрос и проследовали к станкам. Лев Николаевич, — одетый в простую рубаху, подпоясанную верёвкой, — показал парню, где хранятся заготовки и как шлифуются тексты. У Артёма волосы стали дыбом, когда Толстой заметил ему: «Горы литературной стружки, на которых ты стоишь, остались после работы вот над этим крохотным предложением, состоящим всего-то из четырёх слов. Я корпел над ним три дня и три ночи, а ты проскачешь по нему галопом за три секунды, а то и вовсе пропустишь… Артём, вижу, что ты начал жалеть нашего брата, обрекающего себя на бессонные ночи ради поиска фразы с магической силой. Избавь меня от сочувствующего выражения твоего лица; марать бумагу — не велика наука. Вот тебе напутствие моё: никогда и ни при каких обстоятельствах не жалей писателя и не восхищайся им. Наша профессия ничем не лучше любой другой. Зачастую крестьяне, плотники, кузнецы и кучера, промышляющие свой хлеб в поте лица, сто крат превосходят нас в нравственности. Они незаметны в людской толчее, но это нисколько не умаляет их заслуг перед Отчизной. Хоть садовника моего Терентия возьми. Этот мужик, умеющий ладить с цветами и деревьями как никто другой в целой округе, больше достоин войти в историю, чем я. Было бы совсем недурно, если бы в будущем Россия отмечала день его рождения. Но это всё пустое, пустое. Никто ведь старика и слушать не станет». Бочкарёву понравилось у Толстого. Граф-крестьянин помог ему распутать хитросплетения фраз, и через шесть часов, отведённых на тренировку, Артём в совершенстве овладел искусством выразительного чтения.

В обед Артём поехал в родную школу, нашёл директора, Надежду Степановну Медведеву, которая приходилась ему родной тётей по материнской линии, минут десять поболтал с ней о пустяках, а потом, замявшись, сказал:

— Надежда Степановна, я к Вам с такой просьбой…

— Не к Вам, а к тебе. Артём, ты полгода назад окончил школу. Я твоя тётя, — не забыл?

— Тётя Надя, даже не знаю, как сказать.

— Опять куда-нибудь свою дурную голову засунул? Постой-ка, постой-ка. Как мой вопрос звучит на молодёжном сленге?.. Рыло затопил, кажется.

— Кажется, ещё не затопил, но вот-вот затоплю по самое «не хочу».

— По самое «не хочу»? Ну и выражение. Однако, ты совсем неплохо ботаешь по фене.

— Тётя Надя, моё поколение в совершенстве говорит на всех языках улицы. Тюремный жаргон — не исключение.

— Лучше бы вы общались на языке девятнадцатого века. Разговор на пошлом и примитивном арго постепенно приведёт вас, молодых людей, к морально-нравственному краху. Как следствие…

— Твоя позиция понятна, — перебил Артём, — только не надо так велеречиво изъясняться. Можно было проще сказать: ничего хорошего в жаргонизмах нет, они отупляют и развращают. Только я с тобой не согласен. В этом вопросе моя позиция очень проста: чем больше появляется новых слов и выражений, тем богаче, красочней и образней становится язык. И не имеет абсолютно никакого значения, откуда они экспортируются в речь рядового россиянина. Проблема в другом. Вымирание слов — вот настоящая проблема. Например, прикол совсем не желает быть синонимом шутки, он вытесняет её из нашей речи, и это уже не смешно. Тёть Надя, вместо того чтобы на молодёжь бочку катить, включи-ка лучше телевизор. Послушай, как говорят с экрана люди, которые борются за право называться носителями русской культуры. Безграмотно — раз, непонятно — два, витиевато — три.

— Ладно, — сдалась Надежда Степановна. — Говори, с чем пришёл?

— Мне нужен на ночь тридцать третий кабинет.

— С какой целью?

— Буду читать проституткам Толстого.

— Кому?! — с негодованием воскликнула Надежда Степановна. — Ты с ума сошёл. Это школа, а не панель.

— Это школа, с которой идут на панель, — зло произнёс Артём. — Или у нас на панель с луны сваливаются?.. У тебя, наверное, ко мне много вопросов, — да?

— Миллион, потому что я в полной растерянности от твоей просьбы.

— К сожалению, я ничего не могу тебе объяснить. Это не моя тайна.

— Всё объясняется очень просто. Ты спятил. Я немедленно звоню твоей матери.