Дежурные по стране

— Как и везде, — подписала законопроект мать, но всё же внесла небольшую поправку: «Только депутатов всё равно надо выселить на необитаемый остров. Их надо изолировать».

— Шутишь?

— Нисколько, так как они — неприкосновенные. У них на теле — проказа; люди могут заразиться.

— Не путай неприкосновенных с неприкасаемыми. Читала про такую привилегированную касту в древней Индии?

— Да, индийское общество делилось на классы. Кшатрии работали, воины воевали, неприкасаемые брахманы-жрецы жрали.

— Вот и пусть жрут, а выселять их никуда не надо.

— Точно?

— Точнее не бывает. Пусть остаются с нами. Если лишить их депутатской неприкосновенности, то многими из них займётся прокуратура, а это не входит в планы дежурных. Зачем нам весь этот кипиш? Нет, сейчас мы тихо и мирно проведём уборку в низших общественных классах, чтобы завоевать доверие одноклассников, а потом, лет так через десять, тихо и мирно отправим неприкасаемых на заслуженный отдых, а сами займём их место. Я не хочу, чтобы верховные жрецы думали, что мы покушаемся на власть. До наших выборов ещё далеко. Чтобы повести народ за собой, надо сначала за него пострадать, чем мы и занимаемся.

— Значит, обойдёшься тридцатью тысячами?

— А куда я денусь? В случае острой необходимости недостающие двадцать кусков заменю позором. Только никому не говори, что твой сын — дежурный по стране.

— Никому, — поклялась мать, но уже на следующий день доказала, что поговорка «по секрету всему свету» придумана не зря.

Проснувшись ранним утром, Бочкарёв умылся, оделся в чёрный костюм строгого покроя и прошёл в кухню. На столе его ждал завтрак, представленный двумя бутербродами с ветчиной, яйцом и глазированным сырком. Артём потянул носом и улыбнулся; по едва уловимому аромату духов, чувствовавшемуся в кухне, он понял, что мать и сестрёнка-первоклашка ушли недавно. На холодильнике висел листок, на котором печатными каракулями было написано: «Старший брат, веди себя примерно. Я уже умею читать без слогов и пишу хорошо».

— Рад твоим успехам, малышка, — сказал Бочкарёв и поцеловал каракули. — Сделаю всё возможное, чтобы у тебя было счастливое детство.

Позавтракав, Артём подошёл к книжным полкам и начал отыскивать Толстого. Лев Николаевич долго не обнаруживал себя, и Артём занервничал:

— Хватит прятаться. Покажись, мыслитель. Неужели мама поставила тебя в третий ряд за спины этих жалких современных щелкопёров? Где мой потрёпанный Толстой, изорванный Достоевский, зачитанный до дыр Гоголь? — Писательница Иванова полетела на пол. — Извините, госпожа. — Петрову сдуло с полки. — Простите, мадам. — Сидорова последовала за подругами. — Мои соболезнования, синьора. — Перед Сервантесом Бочкарёв встал по стойке «смирно» и согнул в локте сжатую в кулак руку. — Но пассаран. — Свистоплясов попрощался с полкой. — Пшёл вон из первого ряда. — Местный писатель Лесничанский разбился о Петрову. — Алёша, твоё место возле параши. Сначала научись быть человеком, а потом уже по бумаге колеси. — Солженицыну Артём поклонился. — Живу не по лжи со вчерашнего дня. — Распутину была отдана честь. — Живу и помню, товарищ.

Наконец, роман Толстого «Воскресение» был найден. Рукавом пиджака Артём вытер пыль с книги, а потом пролистал её, чтобы удостовериться в том, что продажная девушка — Катюша Маслова — никуда не исчезла. Главная героиня произведения не поменяла прописку. Сначала Артём обрадовался тому, что представительница древнейшей профессии продолжает жить там, где поселил её Лев Николаевич, но вскорости огорчился, так как Катя Маслова была такой же актуальной, как и сто с лишним лет назад.

Читатель, умерший Толстой даже помыслить не мог, что его «Воскресение» 27 января 2000-ого года станет атомной бомбой в руках Бочкарёва. Лев Николаевич не догадывался и о том, что представитель новейшего поколения россиян переложит классическое произведение на современный лад, но при этом не изменит и не выбросит ни одной строчки. Паровоз Толстого, отправившийся в дальний путь в золотом веке, не поменяет направление, а будет переделан в скоростной электровоз в соответствии с требованиями третьего тысячелетия.

Несмотря на то, что Бочкарёв решил использовать произведение классика для работы на своём участке, парень не мог не согласиться с Волоколамовым, который однажды сказал, что эра книг уходит в прошлое. Вывод Леонида не нуждался в доказательствах, и друзья расстроились. Чтобы хоть как-то ободрить ребят, Волоколамов выстроил логическую цепь, которая оставляла надежду на то, что печатное слово не исчезнет с культурной арены: