Дежурные по стране

— …Крутояров, нашему полку выпала большая честь. Будем водружать знамя Победы над Рейхстагом. Перед тобой пойдут три группы. Если им не удастся выполнить задачу, пойдёте вы с Вердером. Далее — Егоров и Кантария. Далее — Алёшин и Сидоренко и так далее, пока наш флаг не будет реять над куполом. — Замполит замялся. — В Рейхстаге засели лучшие солдаты вермахта. Фанатики, Крутояров… Можешь отказаться, я всё пойму.

— Готов выполнить приказ Родины, товарищ капитан, — отчеканил старый солдат.

Первых две группы знаменосцев погибли на подступах к зданию, третья — на первом этаже фашистского логова. Пошли Крутояров и Вердер. Им было легче. Они уже бежали по краснознамённой ковровой дорожке, постеленной перед ними Стечкиным и Танаяном, Балуевым и Алкснисом, Герасименко и Базадзе. Там, где не хватало красной материи, товарищи знаменосцев по батальону, прикрывавшие очередной символ Победы, стелили кровью; она ничем не отличалась от цвета флага. Шквальный огонь врага превращал штурмующие батальоны в роты, но натиск на чёрную цитадель не ослабевал. Сегодня волны боевого моря знали только прилив. Никакого отлива. Только прилив. Шёл советский солдат. На последний приступ шёл, потому что он был действительно последним и для тех, кто выживет, и для тех, кто погибнет. Шёл советский солдат и не строил планов на будущее, потому что сегодня надо было закончить войну. Не завтра. Не послезавтра. Сегодня, так как зло надо всегда уничтожать сейчас и никогда не оставлять его на потом.

На пятой ступеньке крыльца пуля эсэсовца Курца прошила рядового Вердера, и боец воткнулся лицом в лестничную гармонику.

— Доигрался, — упрекнул себя Вердер. — На радостях, не сгибаясь, шёл. Крутоярову — крышка. Скоро встретимся, друг.

Взлетев на крыльцо, безоружный Крутояров развернулся, взмахнул знаменем живым и мёртвым, которые бежали за ним, и пошёл к парадному входу в Рейхстаг, чтобы своим телом забаррикадировать горящее зло в его доме для дуэта Егорова и Кантарии. Когда он переступил порог здания, то в миг отяжелел от вонзившегося в грудь свинца.

— Жатва, Господи, — произнёс Крутояров. — Расплата за братьев, убитых мной в Гражданскую. За продразвёрстку, за раскулачивание, за взорванные церкви. Смыл кровью. Прими мя, Господи. — И рухнул на пол…

Виталий Стёгов снял с рукава повязку с нацистской свастикой и бросил её в яму. Его примеру тут же последовали другие фашисты. По лицу бригадира текли слёзы.

— Лёха, скажи мне как на духу, — произнёс Стёгов. — Понял ли дед перед гибелью, что пятое знамя Егорова и Кантарии взовьётся над куполом?

— Он знал это точно так же, как то, что Бог простил его за колчаковцев, убитых в 19-ом, как то, что за ним пойдёт уже не пара, а тройка… Сержант Егоров, рядовой Кантария… и офицер, имя которого будут предано забвению с подачи высшего партийного руководства.

— Назови нам его фамилию, Лёха, — попросил Бром. — Мы должны знать всё.

— Нет, пацаны. Сделать великое дело и остаться при этом неизвестным — высшая гражданская и человеческая доблесть. Если скажу вам, как звали этого офицера, то отниму от его подвига ровно половину… Под гранитной плитой, над которой горит вечный огонь, лежит мой дед… А может, твой, Малый?.. Нет, твой, Батон… Хотя, скорей всего, твой, Тайсон. Мы все — прямые наследники героев. Слава — это вам не трёхкомнатная квартира, которую рвут на куски ополоумевшие родственники после смерти хозяина. Её нельзя разделить на части и продать на толкучке за тысячу рублей. Железку «За взятие Будапешта» — можно, а славу деда, освободившего столицу Венгрии, — никогда.

— Никогда не говори никогда! — в гневе выпалил Стёгов. — Слушай разговор двух братьев при разделе отцовского имущества:

«Старший брат: Чёрт с ним, с пылесосом. Забирай его, но подвиг нашего отца на Курской дуге я тебе не отдам. Он принадлежит мне по праву старшинства.

Младший брат: Нет, за Курскую дугу ты не отделаешься пылесосом. Семь вражеских танков, подбитых в окружении, тянут на квартиру.

Старший брат: Забирай эти проклятые квадратные метры, братишка. Это пыль по сравнению с тем, что сделал наш контуженый батя, когда задымился его Т-34… Не забыл?

Младший брат: Разве такое забудешь?.. Он взял банку с краской, вылез из боевой машины и начал подновлять надпись на броне: «Смерть фашистским оккупантам». Немцы из танковой бригады фон Штольца оценили мужество наводчика и не пристрелили его. Даже не взяли плен. Отец говорил, что многих из них Гитлер погнал на войну насильно, поэтому убивал их, но не ненавидел.

Старший брат: А на 9 мая отец всегда плакал, вспоминая, как некоторые воины-освободители насиловали немецких девушек и мародёрствовали в городах Германии с не меньшим скотством, чем это делали фашисты на территории Советского Союза… После всего этого забирай себе всё, брат. И пылесос, и квартиру, и славу. Мне уже ничего не надо».

— И это тоже правда, — вздохнул Левандовский.