Дежурный ангел

Иван Петрович вдруг остановился, задумался, красные глаза его заметно увлажнились. Он стал смотреть на грязные свои резиновые сапожищи. Крупные слезы оставляли на них заметные пятна.

- Не понимаешь ты, Андрейка, - в сердцах вскричал он, - душа просит! Рвет душу! Никакого житья! Одна-й только боль и осталась. И пустота поганая...

- А вы, дядя Ваня, Ангелов слушайте.

- Так это только ты у нас можешь. А я глухой, слуха у меня с детства нет. Даже под гармошку не могу...

Продавщица недовольно высунулась в окно:

- Эй, малец, ты мне клиентов не отбивай. Ваня и вчера эту водку брал, не помер, как видишь.

- Так это вчера было, тетя, а сегодня... Сегодня за ним сам черт идёт. Пойду я подальше, пахнет от него.

- Ещё бы не пахло, - по-своему поняла торговка, - уж какой день запоя у него.

А вечером Иван Петрович умер прямо на крыльце своего дома. Не дошёл за очередной дозой. Тут уж продавщица Антонина на весь околоток завопила, что смерть ему Андрейка «наговорил», «да и колокольню он уронил», стояла ведь сто лет, ну мало ли что коммунисты из неё клуб делали да забросили. Остановили Антонину благообразные старушки, что собирались вечерами в молельном доме, потому как ни храма, ни священника в посёлке не было.

- Уймись, оглашенная, - цыкнули на нее, - парень не в себе, но без зла он. Его слушать надо. Не купил бы Петрович твоего пойла - сейчас бы жил и здравствовал, а завтра его на деньги администрации зароют, и всё, никакого спасения. Как самоубийцу хоронить будем, мы уже письмо руководству написали. Неча ему делать в одной земле с православными христианами. На окраине зароем, и на том пусть радуется, что земле предадим.

Антонина смутилась.

- Да я ничего. Блаженный ваш Андрейка, точно - блаженный. А водка, бабы, может, и действительно паленая. Гасиф её неизвестно откуда везёт.

-То-то! - бабы отступили. - Пожгём ещё твоего Гасифа. А ты без работы не останешься. В собесе вон место есть, за стариками ухаживать. Уж и платить будут не меньше, и работа богоугодная.

2

Уходя на работу, Алевтина Сергеевна оставляла Андрейку именно на этих бабулек - «Божьих одуванчиков». И знала наверняка: если не в тепле (где ж Ангелов смотреть, как не на улице?), но накормлен.

- Андрюша, помолись с нами: - звали старушки.

Мальчик охотно шёл в молельный дом и первым начинал молитвы, причём правильно и по канону, хотя кто его учил? Видимо-таки, Ангелы. Бабульки почти рыдали, подпевая «Ангеле Божий, хранителю мой святый...» Затем шел к иконе каждого святого, пропевая: «Моли Бога обо мне, святый угодниче Божий...»

Бабка Серафима всё его спрашивала:

- Андрюша, а какие они, Ангелы?

- Разные, - рассудительно отвечал мальчик.

- Светлые?

- Светлее солнца.

- Ой, чудно!

- А Михаила Архистратига ты видал? - акнула в конце.

- Ну вон же, на иконе, - с улыбкой кивал Андрейка.

- Так на иконе я и сама угляжу, а вот увидеть бы наяву.

- Нельзя.

- Отчего? Ты же можешь.

- Не-а... И я не могу. Очень он большой. Ему небо держать надо. Он по сторонам смотрит, как Илья Муромец. А вдруг враг откуда? Меч у него огненный... А то и копье, как у Георгия Победоносца.

- Ну вот, а ты баешь, что не видел.

- Целиком нет. Только частичку. Или меч, а то всего глаз один или крыло... Огромный он!

- А смотреть на них страшно?

- А ты, баба Фима, побоялась бы в зеркало на свои грехи смотреть? Скоких ты детишек заморила у докторов? Всё об этом переживаешь, маешься. Я твои мысли так слышу, не обижайся только, баб Фим.

Бабуля хваталась за сердце.

- Так исповедовала вроде этот грех я.

- Ага. Исповедовала. У Ангела вычеркнуто в книге. Исповедовала, но грехи всё равно видно. Ну, ты спросила, я ответил. Как в зеркало. Вот так и страшно. Но смотришь на них - так на душе светло, что и солнышку темно рядом. Знаешь, баб Фим, от них добром пахнет. Ну... Как ладаном, когда мы служим. Я вот только, когда Ангела вижу, понимаю маму, кода она плачет и говорит, что меня любит.

После такой беседы Андрейка принимал домашнего изготовления просфору, а то и кусок пирога (ежели не было на тот момент поста) и убегал смотреть на своё любимое небо. Небо бледного цвета. Такое бывает только в русской глубинке. В один из непогожих осенних дней, когда небо над селом тянулось серее серого и ползло, цепляя макушки деревьев, словно обозлилось на грешную землю, Андрюшка выскочил в своих потрепанных кедиках на крыльцо и замер.

- Снег будет, - сказал он.

- Какой же снег, сентябрь на дворе, вон дожди почти каждый день льют, рано ещё снегу, какой снег? - подивилась баба Люда, вышедшая по хозяйственной надобности.

- Обычный снег. Ангелы будут землю чистить.

И точно. В жёлто-красную кипу листвы ударил сначала резкий северный ветер, а потом полетели первые снежинки.

- Свят! Свят! Свят! - истово перекрестилась баба Люда.

- Ничего, - спокойно сообщил Андрейка, - сугробов насыплет, а потом оттает всё. Измаралась земля, вот и надо её почистить.

- Ты бы в дом шёл, пророк-младенец, - ругнулась она вдруг на него, будто тот был виноват в разбушевавшейся непогоде, - ноги-то в тапках околеют.

- Да я привык.