— Подожди, Макс. А почему вообще пою, я? Вроде договаривались, я играю на гитаре, или на крайний случай подпеваю бэк-вокалом. А в итоге — пою только я?
— Потому, что у тебя самый подходящий голос, — обрубили недовольство оппонента. — Ещё вопросы есть — нет. Пой. Время идёт — часы тикают.
— Слушай, старик! — очередная гениальная идея взбудоражила кучерявую голову. — А может, перенесём запись фонограммы на завтра? Сегодня у меня нет вдохновения. День какой-то тяжёлый, валиться из рук всё. А вот, завтра, с утрица, как рванём на пятой скорости! Я прямо чувствую — завтра наш день!
— Валера, понимаю, всем трудно, всем тяжело, — звукооператор, не желая уступать ни пяди своего творчества, продолжил колдовать над аппаратурой: Нажимал какие-то кнопки, двигал рычажки, переключал тумблеры, перематывая туда-сюда плёнку.
— …Посмотри на девчонок. У них мозоли на ногах с ладонь — от репетиций. Юлия Борисовна пьёт успокоительное — вёдрами. Директор (Хоть и в отпуске) заходит раз в полчаса, интересуется как дела, не сочинили ли мы музыку на его «гениальные» стихи. Вовчик жужжит как шмель, не даёт сосредоточиться. А ты просто не можешь пойти всем на встречу и спеть строчку с самого начала.
— С самого начала?! — строптивая звезда вскочила с места.
— Нет, Максим — довольно! Я не буду петь. Ты издеваешься? Я исполнял эту строчку, в последний раз, с самого начала — уже раз двадцать. И раз тридцать, с середины! А слово
— Валера, не кипятись, выпей водички, успокойся, — попытались достучаться до сознания вокалиста. — Осталось всего ничего — каких-то два куплета.
— Всего? Два? Осталось?! Нет, хватит, — неуступчивый работник подвёл итог своей творческой деятельности. Он снял наушники с головы.
— …Я пошёл. У меня дел по горло: Надо афишу дорисовать. Задник необходимо повесить на сцену. Зайти вечером за хлебом. Купить корм для собаки. И много чего другого… — А я сижу, скулю — дурью занимаюсь!
Непризнанный гений попытался выйти наружу. Схватился за ручку, недовольно рванул на себя дверь и увидел группу девчат гроздью облепивших выход из студии…
— Валера.
— ..Валера!
— …Валерочка!
Эхом раздались голоса в коридоре. Девчушки стали напирать в сторону появившегося артиста.
— Мы шли с занятий по шитью. Прислушались: А тут, ты — за дверью, поёшь.
— .. Музыка такая красивая. Всем нравится. Это ты сочинил? Какой молодец!
— …Спой ещё раз.
— …Пожалуйста!
— …Девочки, попросим, все вместе. Пусть споёт.
— Э-э-э, — Валерка захлопнул дверь перед самым носом почтенных воздыхателей его таланта. Задумался, гордо откинул голову. Обернулся в сторону мучителя.
— Хорошо, убедил: Всем тяжело. Все страдают. Попробую, в последний раз.
6
— Ребята, у меня для вас плохие новости, — в студию звукозаписи вошёл руководитель ДК Щебетов Егор Кузьмич. — Не знаю, как бы вам об этом сказать… Помягче… Чтобы не расстроить…
Директор подошёл к одному из телевизоров расположенных в нише шкафа и зачем-то начал вертеть на нём ручки. Крутил все подряд, словно настраивая изображение. Затем повернулся лицом к застывшим слушателям.
— Я только, что вернулся с заседания художественного Совета завода взявшего над нами шефство. В общем, они приняли решение провести концерт силами других творческих коллективов.
— Почему? Что случилось? — одновременно произнесли Валерка с Максимом.
— Убеждены, что не стоит приглашать малоизвестную группу на такое серьёзное и ответственное мероприятие. А творческие номера нашей самодеятельности им вообще не интересны.
— Как же так, Егор Кузьмич? — попытался оправдаться Смирнов. — Мы же второй день готовимся к выступлению. Записали новую песню. Завтра начнём репетировать танец. Прошлые номера у нас получились интересные… Людям понравилось. Всё было хорошо.
— Друзья мои, что я мог поделать? — Щебетов виновато улыбнулся. — Их много. Они руководство завода. Сами принимают решение — тут же отменяют. Их там черт не разберёт, что они хотят и желают. Вызвали меня, поставили перед фактом и всё — свободен.
— …А с другой стороны, может быть оно и к лучшему: Вы ещё сырые. Поработаете лето, отрепетируете номера, а уже потом будете спокойно выступать.
….
После ухода директора в непорочную душу комсомольца Смирнова подобно вирусу пробралась истерика. Спустя две минуты зараза выросла до гигантских размеров, махрово расцвела и дала огромные плоды…
— А-а-а! Я знал! Я знал, так всё и будет. Я предполагал, что этим всё и закончиться. А мама говорила мне, предупреждала: «Валера, сынок, будь умницей, иди в экономисты, бухгалтера или счетоводы». Тихая, не пыльная работа. Сидел бы сейчас спокойно где-нибудь в конторке, перекладывал бумажки, сводил бы дебет с кредитом. Грыз бы карандаш. Так нет! Не послушался. Пошёл в эти дурацкие моляры-художники! Романтики захотелось! Натурщиц красивых рисовать. Какой чёрт занёс меня вообще в этот серый, скучный, мрачный ДК?! Чего я тут не видел? Кого позабыл? Ещё петь зачем-то заставили?