Дядя Фёдор, пёс и кот

– Придётся к отцу Дионисию в Троицкое топать, – сказал Печкин. – У него там толстая книга есть про праздники.

– Не надо в село Троицкое топать, – сказал Сёмин. – Давайте посмотрим в Интернете, что это за праздник такой.

Он включил компьютер и стал искать в Интернете, что это за праздник такой замечательный.

Пока профессор Сёмин искал загадочного Фотия, кот Матроскин листал красивые альбомы, которые всегда были разложены у профессора Сёмина для гостей.

Он, конечно, выбрал самый интересный – «Интерьеры домашних усадеб русских царей. Петергоф».

Он рассматривал дворец и думал:

«Вот это дворец! Это ж целый аэродром! Это ж сколько дров для него зимой потребуется!

Вот это окна, какая красота! Как же их протирать? Да на них мочалок не напасёшься. Да их с утра до вечера протирать надо! Вот у нас окошки – плюнул на тряпочку, раз – и всё!

А полы – паркетные! Просто загляденье! Мне таких полов даром не надо! Как только последний пол вымоешь, первый уже снова запачкают».

Потом он рассматривал фонтаны и скульптуры и стал почему-то недовольно фыркать. Он позвал дядю Фёдора и говорит:

– Какая неприятная скульптура.

– Вот эта?

– Да, вот эта. «Самсон, раздирающий пасть льва».

– А почему?

– Потому, что мне льва жалко. Да ты сам посуди, дядя Фёдор, – сплошное неуважение к кошачьим. Есть «Витязь в тигровой шкуре». А вот тигра в витязевых доспехах нет. А чёрных кошек вообще преследуют из-за цвета.

Он ещё раз посмотрел на скульптуру «Самсон, раздирающий пасть льва» и сказал дяде Фёдору:

– Надо бы дополнить композицию. Сделать ещё одну скульптуру: «Не получилось».

– Какую скульптуру?

– Лев сидит на груди Самсона.

– А почему «Не получилось»?

– Потому что если у Самсона не получилось, то у льва уж точно получится.

Наконец профессор Сёмин нашёл то, что искал.

– Смотрите, есть такой святой Фотий. Даже есть его фотография. Вот что про него написано:

«Святой равноапостольный Кирилл, учитель словенский святитель Фотий, патриарх Константинопольский, жил в IX веке, происходил из семьи ревностных христиан. Святой Фотий получил блестящее образование и, состоя в родственных отношениях с императорским домом, занимал должность первого государственного секретаря в Сенате. Современники говорили о нём: «Сведениями почти во всех светских науках он столько отличался, что по праву мог считаться славою своего века и даже мог спорить с древними. Православная Церковь почитает святителя Фотия как ревностного защитника православного Востока от владычества пап».

– Но здесь ничего не сказано про то, что не надо работать.

– Может, это какой-нибудь не тот Фотий? – предположил почтальон Печкин.

– Есть ещё один Фотий – митрополит Киевский. Очень замечательная личность. Он, – сказал Сёмин, – очень многое сделал в смысле просвещения в России. И даже ещё один Фотий Васильев – старообрядец, бывший стрелец. И никто из них не говорит, что работать нельзя.

– В общем, так, – сказал почтальон Печкин, – пока я всё про этот праздник не узнаю, я 15 июля каждый год работать не буду.

– А я, пока про этот праздник всё не узнаю, – сказал Матроскин, – 15 июля каждый год работать буду.

Когда они уходили, профессор Сёмин сказал дяде Фёдору на ухо:

– Вот в таких ситуациях люди и проявляются.

И хотя Матроскин был не «люди», он проявился в лучшую сторону, чем Печкин.

Глава одиннадцатая Щенок горбунок

Надо было, в конце концов, заканчивать поэму. И Шарик работал над ней и работал:

И он бежал, бежал,
Бежал…
Бежал, бежал, бежал, бежал…
Против бури, против ветра
Целых двадцать два кил-метра…

Здесь Шарик подумал, что «кил-метр» ненамного лучше «чел-века», но потом решил:

– Кто умный, тот поймёт. А бестолковым я читать поэму не стану.

Поэтому он продолжил:

Бежал, бежал, ещё бежал.
Но всё же вора задержал.
Вора́ он смело укусил,
И тот пощады запросил:
– Меня, эх, погубила страсть.
И больше я не буду красть.
Простите меня, простите.
На волю меня отпустите…

Скоро его поэма была практически готова. Он позвал дядю Фёдора и Матроскина и стал им читать шедевр:

Ночь, улица, фонарь, стройбаза…
Дружок взял след почти что сразу.
Тот след был от грузовика…

Он читал и читал. Дошёл до погони. Тут дядя Фёдор остановил его:

– Слушай, Шарик, что-то у тебя поэма бесконечная. Попробуй её сокращать.

– А как?

– А вот Дружок у тебя бежит десять раз. Пусть бежит один раз.

– Но там дорога длинная. Грузовик далеко уехал.

– Допустим, – говорит Матроскин. – А чего это ты всё украденное перечисляешь? Корзина там, картина, картонка и маленькая собачонка. Ты бы ещё носки перечислил, ботинки.

– Собачонки там не было, – спорит Шарик.

– Как не было? Была. Вот же у тебя написано: «Ах, нет у нас собачонки. Вот и пропадают дублёнки». Значит, собачонка была.