Дядя Фред весенней порой

На втором этаже, у себя мрачный Мартышка долго ждал дядю. Наконец дверь отворилась.

– Ну как? – воскликнул он.

Однако первый же взгляд показал, что дела плохи.

– Ничего хорошего, мой друг, – печально сказал граф.

Мартышка тяжело опустился в кресло, и мы поймем, как он страдал, если заметим, что он не одернул брюки.

– Пудинг не стал играть?

– Что ты, стал! Да, сперва он заартачился, но я его убедил. Он вынул колоду и нежно ее погладил, словно клинок перед боем. Тут вошел Эмсворт.

Мартышка скорбно кивнул:

– Понятно. И отказался.

– Что ты, что ты! Ничуть. История сложная, мой друг. Лучше не мешай мне, а то мы не управимся к обеду.

– С чем?

– С тем, что я задумал. Но сперва я кончу рассказ. Итак, вошел Эмсворт, очень взволнованный. Глаза торчат, пенсне висит… В общем, украли свинью. Пошел к ней после чаю, а ее нет.

– Смотри-ка!

– Я бы нашел для трагедии более уместное слово. Юность бесчувственна. Свинью украли. Эмсворт заподозрил герцога. Я сказал, что герцог сидит у себя с самого ленча. В сад он выйти не мог, на газоне рыщет Бакстер, а он, если помнишь, к столу не вышел. У него что-то с желудком. Так вот, он говорит, что и герцог не выходил. Перед нами – одна из тайн истории вроде Железной маски. Тщетно гадаем мы…

Мартышка покачал головой.

– Не гадаем, – вставил он. – Чихать я на это хотел. Свинья! Ну и черт с ней. Как Пудинг, как этот шах?

– Прости меня, – сказал граф, – мы, старики, многоречивы. Надо было помнить, что тебе безразлична свинья Императрица. Я предложил Эмсворту отвлечься. Пудинг прибавил, что по случайности у него есть колода карт, и они сели к столу.

Лорд Икенхем почтительно помолчал.

– Ах, какая игра! – сказал он. – Какое мастерство! Пудинг играл ради дочери, это его вдохновило. Обычно противнику дают поначалу выиграть, но он отринул условности. Когда они кончили, Эмсворт встал, поблагодарил и выразил радость, что играли не на деньги. С этими словами он и ушел.

– Ой, Господи!

– Да, неприятно. Пудинг говорит, его когда-то укусила овца, сейчас было еще хуже. Минут пять он повторял: «Это надо же!» Однако потом лицо его осветилось изнутри, оно ожило, словно политый цветок. И, оглянувшись, я увидел, что вошел герцог.

– А!

Граф покачал головой:

– При чем тут «а»? Я не скрывал с самого начала, что счастливого конца не будет.

– Герцог не стал играть?

– Что ты заладил? «Не стал», «не стал»… Пудингу не отказывают. Герцог очень обрадовался. Он сказал, что в молодости неплохо играл в эту игру. Они сели за карты…

Граф помолчал. Страсть к обстоятельному рассказу боролась в нем с жалостью. Победила жалость.

– Данстабл не хвастался, – закончил он. – Конечно, Пудинг устал, он был расстроен. Как бы то ни было, за десять минут он потерял триста фунтов.

– Триста фунтов?

– Да.

– Наличными?

– В высшей степени.

– Значит, они у него были! Почему он не дал их дочери?

– А, понимаю! Пудинг – странный человек. Дочь, не дочь, а с выигрышем он не расстанется. Собственно говоря, я могу встать на его точку зрения.

– А я не могу.

– Что поделаешь! Ну, не становись.

– Нет, ты скажи, что нам делать?

– Нам? Залезть к нему, забрать деньги.

Привычное чувство дурного сна вернулось к Мартышке. Он слышал ясно, а поверить не мог.

– Забрать?

– Да.

– Это кража.

– Не без того. Считай, что мы их заняли. Отдадим частями, с букетиком белых фиалок.

– Нет, послушай…

– Знаю, знаю. Тебе, с твоим юридическим умом, ясно, что это проступок, если не преступление. Что поделаешь! Деньги нужны Полли. Помню, Пудинг сказал, что она для меня как дочь, и не ошибся. Я чувствую к ней точно то же самое, что чувствует Эмсворт к свинье. До законов ли тут? Да, я кроток, я щепетилен – но ради нее с удовольствием стану злодеем. Словом, деньги мы берем.

– Почему «мы»?

Лорд Икенхем удивился:

– То есть как – почему? Поразительно! Я думал, это честь.

– Нет, – сказал Мартышка. – С меня хватит. Собачьи бега – ладно. Приехать без приглашения – допустим. Красть я не буду.

– Дорогой мой, подумай! Если бы не ты, у Полли были бы деньги.

– А, черт!

Мартышка густо покраснел.

– Значит, пойдешь?

– Д-да.

– Прекрасно. Я в тебя верил. Не надо так шутить со старым человеком, я чуть не испугался. Мне одному не справиться. Ты в голосе? Ах да, ты только что пел как соловей. Это хорошо.

– Почему?

– Потому что тебе придется ходить по газону и петь «На дивном, дивном, дивном берегу Лох-Ло-мон-да».

– Как это?

– Так. Очень просто. Данстабл почему-то сидит у себя. Его надо выманить. Даже такой неопытный вор, как я, видит, что красть лучше, когда нет хозяина. На благородную песнь о Лох-Ломонде он мгновенно отзывается. Ты будешь вроде сирены или Лорелеи. Приманив его, ты убежишь во тьму, а я – залезу в комнату. Все ясно?

– Тебя увидят.

– Ты вспомнил о Бакстере? Правильно, не забывай ни о чем. Но и я о нем не забыл. Я дам ему снотворное.

– Где ты его возьмешь?

– У Пудинга. Раньше он с ними не расставался. В этом своем клубе он не смог бы установить без них такой порядок.

– Как же ты его дашь?

– Уж придумаю. Наверное, он у себя?

– Возможно.

– Тогда я к нему зайду, спрошу о здоровье. Тут доверься мне. Ты вступишь в игру после обеда. Час «Х» – в 21.30.