Дядя Ник и варьете

Наконец мы свернули в переулок и остановились возле двух низких каменных домиков, соединенных общей стеной. Джули то и дело вскрикивала от восторга. Мюриел Диркс, муж которой, школьный учитель, не пришел домой к ленчу, накрыла стол на шестерых. Миссис Фостер-Джонс и Джули сразу друг другу понравились и немедленно завели долгий разговор об одежде. Я сел так, чтобы видеть миссис Фостер-Джонс, и незаметно сделал несколько набросков в маленьком альбоме, который взял с собой. Она была моложе своего мужа — и, по-моему, стоила десяти таких, как он, — но, конечно, намного старше Джули, самое меньшее лет на двенадцать. Она была худенькая и хрупкая и красотой глаз и тонкостью черт лица не могла соперничать с Джули, но в ней была какая-то своеобразная красота, рожденная впечатлительностью, мужеством и волей, и в придачу — чисто женская веселость, которую добропорядочный, но начисто лишенный чувства юмора Фостер-Джонс, разумеется, не мог оценить или хотя бы понять. Это покажется глупым, и тем не менее, когда я смотрел на Агнес Фостер-Джонс, я был готов не только восхищаться, но полюбить ее, и хотя мои наброски не удались, я по сей день храню их. До той минуты я не слишком задумывался о положении женщин, об их требованиях права на образование, политических прав и более приличного обращения, но, слушая эту женщину, столь непохожую на разнузданных и противных суфражисток с газетных карикатур, и просто глядя на нее, я тут же обратился в феминистскую веру, которой с тех пор и придерживался. Рядом с нею, такой хрупкой, но веселой, болезненной, но смелой, любой член парламента выглядел бы тупоголовым ослом. Она дважды побывала в тюрьме, и теперь полицейскому достаточно было положить ей на плечо свою мясистую руку, чтобы она снова туда угодила. И все же она была готова выступить на этом воскресном митинге и даже могла смеяться, пока они с Джули пытались разрешить проблему одежды. Я понял тогда, — и по сей день считаю, — что при равных возможностях женщины лучше мужчин и лишь выдающиеся мужчины поднимаются до их уровня; в конечном счете эти выдающиеся мужчины одни только и способны ценить и любить женщин, заурядные же — лишь в редких случаях.

За завтраком, который был приготовлен с самыми лучшими намерениями, но не стал от этого ни аппетитнее, ни питательнее, я не отрываясь смотрел через стол на сидевших рядом миссис Фостер-Джонс и Джули. Они напоминали двух сестер, выбравших в жизни разные дороги. Лицо Джули было красивее, и хотя в тот миг я и не ощущал желания, секс все же делал свое дело; и все-таки я начал понимать, что лицо Агнес Фостер-Джонс лучше, несмотря на следы лишений, морщины и впалые щеки — оно было красиво совсем иной и, может быть, более совершенной красотой. Сравнение этих двух женщин — при том, что Джули веселилась от всей души — обнаруживало искусственность Джули и какую-то неуловимую фальшь в ней, все то, что мне и прежде случалось замечать несколько раз. И я не могу отделаться от впечатления, — хотя не хочу его преувеличивать, — что уже тогда, за всеми этими мыслями и другими, еще неотчетливыми, я ощущал странное беспокойство — не о будущем, а словно бы идущее из будущего: неясное предчувствие того, что все обернется для нас страданием.

Как представитель дяди Ника, главы заговора, я должен был утвердить план, который придумали к этому времени женщины. Джули надлежало купить самое броское и длинное пальто, какое можно достать в Лидсе за умеренную цену, а к нему — шляпу, закрывающую почти все лицо, — это уж было легче легкого. Миссис Фостер-Джонс, — она, кстати, сказала, что весь ее гардероб в ужасном беспорядке, — должна была надеть свое самое старое дорожное пальто, сложить и взять с собой все необходимые вещи и быть готовой скрыться из города сразу же после своего выступления. Надеясь, что не беру на себя слишком много, я сказал, что на мой взгляд обе женщины должны находиться где-то за сценой еще до начала митинга. Фостер-Джонс и Арнольд, оказавшийся умнее, чем можно было подумать с первого взгляда, согласились с этим и обещали подыскать там какую-нибудь комнатушку, где женщины смогут дождаться начала.

— Если нужно, — сказал Арнольд, усмехнувшись, — я повешу табличку: «Только для женщин».

— Вот и все, что от нас требуется, — сказал я. — Остальное — точный расчет времени и подробное распределение обязанностей — предоставим моему дядюшке, он человек дотошный и обстоятельный.

— Что верно, то верно, — заметила Джули и состроила гримасу.

— Ладно, пусть у него тяжелый характер, — ответил я. — Но ведь только благодаря ему миссис Фостер-Джонс сможет выступить в воскресенье на этом митинге.

— Молчу, молчу, — сказала Джули, а остальные горячо поддержали меня. — Пора в путь, Дик?

— Да. — Я взглянул на Фостер-Джонса. — Вы сможете быть в «Эмпайре» в четверть девятого? Я скажу дяде Нику, что мы встретимся между представлениями.

— Ну, пошли, — сказала Джули. — Только заглянем на минутку в тот славный маленький бар, потому что я, по-моему, оставила там свою пудру.