Дядя Ник и варьете

— Тут мне не повезло. Дружить по-настоящему не с кем. Сьюзи Хадсон и ее сестра Нэнси — они милые и талантливые, тебе их номер понравится, — но уж очень неразговорчивые. Нони, девица Кольмаров, акробатов, иностранка и вообще стерва. Остается Джули Блейн, которая работает с Томми Бимишем и, говорят, спит с ним. Она играла в драме и воображает себя важной птицей, не мне чета, только она всего-навсего подыгрывает комику, пускай он даже гвоздь программы, и за это должна спать с ним; правда, вид у нее не такой, будто она с кем-нибудь спит: уж очень тоща. Вот тебе и весь наш женский состав; хорошо бы Нику для разнообразия перейти в пантомиму, тем более что я теперь как-никак на другом положении. Но это тоже хорошая программа, Дик, я думаю, тебе многое понравится… Жаль только, что на первое представление в понедельник в зал всегда набиваются жирные трактирщики со своими толстомясыми женами да торговцы жареной рыбой, и все бесплатно. Ну ладно, пойду взгляну, не нужно ли чего Нику. А ты что будешь делать?

— Я сегодня не выспался. Пойду к миссис Майкл и попробую вздремнуть.

— Смотри больше ничего не пробуй — так и заруби себе на носу. Веди себя как пай-мальчик, а если не можешь, то будь осторожнее.

Когда мы спускались по лестнице, она сжала мою руку.

— Ник сказал, что ты хочешь стать художником. Это правда, Дик?

— Да, я хочу быть акварелистом.

— Ты должен как-нибудь нарисовать меня.

— Это совсем другое, Сисси. Я хочу писать пейзажи акварелью. Но могу попробовать сделать набросок, — добавил я важно.

— Да, пожалуйста. Бьюсь об заклад, что ты страшно способный. Ну пока, до вечера.

(Я сделал этот набросок, и он сохранился у меня до сих пор, хотя целый мир и больше чем полвека канули в прошлое; он очень плох, — вероятно, это мой худший рисунок, — но стоит мне взглянуть на него, и я снова вижу и слышу Сисси Мейпс.)

Когда я вернулся, миссис Майкл не было дома. Я проспал почти до пяти часов, проснулся от холода и с минуту не мог понять, где нахожусь. Спустившись, я нашел хозяйку на кухне за чаем; она сурово спросила меня, не хочу ли и я чашечку с хлебом с маслом и с черносмородиновым вареньем. Я горячо поблагодарил, показав тем самым, что ценю ее любезность, так как нашим уговором это не предусмотрено, после чего выпил две чашки чая и съел три куска хлеба с вареньем. Когда я сказал, что мне пора в «Эмпайр» на первое представление, она покачала головой.

— По правде говоря, мистер Хернкасл, меня это мало интересует — и капитана Майкла тоже. На мой взгляд, все номера там либо до крайности глупы, либо вульгарны. Я не против развлечений, люблю церковный хор или хорошую лекцию с туманными картинами, но будь моя воля, я бы завтра же позакрывала все ваши «Эмпайры» и «Паласы». — Ее глаза сверкнули фанатическим блеском, правда, взгляд смягчился, когда она посмотрела на меня. — Мне больно думать, что вы, мистер Хернкасл, такой скромный, приличный молодой человек, зарабатываете на жизнь в таких местах, где вам приходится быть среди полуобнаженных, размалеванных женщин. Это дурно! — Она произнесла это с необыкновенным жаром, словно мысленным взором уже видела меня погрязшим в грехах. — Ну, ступайте, ступайте.

Сам управляющий «Эмпайром», выглядевший очень импозантно в своем фраке, провел меня к тем местам, которые важно именовались «креслами».

— Вы племянник Ника Оллантона! Замечательный номер, один из лучших. Всегда с нетерпением жду его, а за ним пару бокалов шампанского, ха-ха! Если после представления захотите пойти за сцену, поищите меня, я вас провожу.

3