Дядя самых честных правил 4

Троекуров покровительственно усмехнулся и по-барски махнул ладонью. На его лице отчётливо читалось: вижу, денег приехал просить. Давай, начинай лебезить и подлизываться, может, и подкину от щедрот, если угодишь.

— Вы слышали, что случилось в Злобино на днях?

— Ммм? — продолжая жевать, Троекуров мотнул головой.

— Урусов, владелец имения, неожиданно вернулся со службы. А там Еропкины, ну, вы их знаете, взяли усадьбу в осаду, чего-то требовали.

— И что случилось? — Троекуров с интересом посмотрел на Петра Петрович. — Они его чик-чик?

Он провёл вилкой поперек горла.

— Напротив, Кирилл Петрович, напротив. Все там и легли, как один. И сами Еропкины, и опричники. Урусов так на них осерчал, что старшему Еропкину чуть голову не отрубил.

— Кхм, — Троекуров кашлянул, потянулся к бокалу и выпил до дна одним махом, — какой шустрый мальчишка.

— Не просто шустрый, Кирилл Петрович, а бешеный. Слышали, что он при Кунерсдорфе учинил? Застрелил самого Фридриха, никто и глазом моргнуть не успел.

— Случайность, — проворчал хозяин усадьбы, кривя губы, — ему просто повезло.

— Не скажите. Он после Берлин на шпагу взял, говорят, целый полк пруссаков положил при штурме чуть ли не в одиночку. Хоть и без приказа, не доложившись командованию, однако получил полковника и вышел в отставку.

Поморщившись, Троекуров откинулся на спинку стула и сложил руки на груди. Было видно, как ему неприятно слушать про чужие успехи.

— Выгнали подальше с глаз, а не в отставку.

— Может и так, — Добрятников примирительно поднял руки, — вам виднее, я на военной службе никогда не был, а вы в больших чинах ходили. Только я о другом, Кирилл Петрович.

— О чём же?

— О его буйном нраве. Горяч, задирист, лезет в драку при любом удобном случае. От знакомых слышал, что его на дуэли в Москве уже боятся вызывать. Слышали, как он молодого Салтыкова покалечил?

— Мне-то что за дело.

Сдёрнув салфетку с шеи, Троекуров раздражённо смял её и бросил на стол. Аппетит у помещика от такого разговора неожиданно пропал.

— Дело в том, Кирилл Петрович, что я заезжал сегодня к Урусову. Молодой человек изрядно зол на всех, кто покушался на его вотчину. Предвидя, что такой оборот дела не доведёт до добра, я воспользовался своим авторитетом и уговорил его немного погодить и уладить дело миром.

Троекуров хмыкнул, но перебивать собеседника не стал.

— Зная ваш недюжинный Талант, — Добрятников напустил в голос льстивых ноток, — у меня не было сомнений: если вы схлестнётесь с Урусовым, от тех трёх деревень и головешек не останется. Стоит ли ссориться добрым соседям из-за такой пустяшной причины?

На лице Троекурова первое опасливое выражение перетекало в раздражение, а затем в твердолобое упорство и злость.

— Добрые соседи? Глупости какие. Всё, что попадает мне в руки, я беру по праву. Никогда такого не было, чтобы Троекуровы отдали своё имущество.

— Кирилл Пе…

— Мне до этих деревень и дела нет. Могу хоть завтра спалить, а людишек запороть до смерти. Будь ваш Урусов умнее, сам бы приехал, в ножки поклонился, может, и получил от меня подарок. А коли он мириться согласен, значит, силы за ним и нет никакой. Я таких молокососов с кашей ем, Пётр Петрович. Так ему и передайте — сунется со своей обидой, так я его в бараний рог согну и в поганой яме утоплю. А судиться вздумает, так у меня судейские вот где!

Он поднял руку, сжал кулак и потряс им в воздухе. Добрятников вздохнул и печально изогнул брови.

— Ах, Кирилл Петрович! Я так надеялся, что вы проявите своё великодушие. Боюсь, столкнувшись с молодым Урусовым, вы можете потерять больше, чем приобрели. Сами ведь знаете, как бывает, когда сильные маги заспорят.

— Да какой он сильный, — отмахнулся Троекуров, но уже не так уверенно, — выучил пару армейских фокусов, не больше. Урусовы никогда сильными колдунами не были, а он даже не княжеской ветви. Пусть приходит, я ему покажу, как уважать старших.

Добрятников снова вздохнул и встал из-за стола.

— Тогда, разрешите откланяться, Кирилл Петрович. Увы, дела семейные зовут, и отложить нет никакой возможности. Был очень рад вас видеть.

* * *

Киж снял «плащ мертвеца», когда мы порядочно отъехали от усадьбы Троекурова. Добрятников вздрогнул от нашего внезапного «появления», перекрестился и с облегчением выдохнул:

— Слава богу. А я уж волновался, не забыл ли вас, Константин Платонович. Вы всё слышали? Ни в какую уступать не хотел.

— Слышал, Пётр Петрович, до последнего слова.

— И что теперь? Обратитесь к Судье или попробуете сами отбить деревни?

— Ни то ни другое. Я сделаю ему предложение, от которого он не сможет отказаться. Кстати, останетесь у нас на ужин? Марья Алексевна будет рада, а мы потом вас отвезём домой с Дмитрием Ивановичем.

— С превеликим удовольствием, Константин Платонович. Вы же знаете, как я люблю у вас бывать. А то от троекуровского угощения у меня сплошная изжога и несварение.

Так мы и сделали. Доехали до Злобино и поужинали. Гораздо скромнее, чем у Троекурова, но душевно и по-семейному. Между делом я шепнул Настасье Филипповне, что вернусь только к утру.