Дядя самых честных правил 8

Я кивнул: эту историю он озвучивал уже несколько раз. И в каждом случае называл различные причины своего изгнания. Только однажды, хорошо приняв на грудь рябиновки, он разоткровенничался и признался, что виноват был его раздолбайский характер и любовь к шуткам над окружающими. За это же его попёрли и со службы в коллегии, заставив вернуться в имение и жить на скромные доходы от него. Боюсь даже представить, что сотворил милейший Пётр Петрович, чтобы получить подобное взыскание.

— Несмотря на разрыв с ложей, — Добрятников вздохнул, — я сохранил дружеские отношения со многими её членами. Ну так, знаете, обмениваемся поздравлениями, приглашаем друг друга на именины, сплетничаем иногда. Как обычно бывает у хороших знакомых.

— То есть вы в курсе дел вашей бывшей ложи, — я не смог сдержать улыбку.

— Да, самую малость. Буквально в общих чертах.

— Я так и понял.

Добрятников усмехнулся и продолжил:

— Недавно мне пришли интереснейшие известия, причём сразу из нескольких источников. — Он сделал многозначительное лицо. — Из столичной масонской ложи прислали настоятельные рекомендации: ни в коем случае не иметь с вами никаких дел, Константин Платонович.

— Совсем никаких?

— Желательно вовсе с вами не встречаться. А если избежать этого невозможно, быть обходительным и не отказывать в мелких одолжениях. Но больше — ни-ни! И к вашим близким эта рекомендация тоже относится. То есть вас, Константин Платнович, будто и нет вовсе.

— Какая хорошая новость, Пётр Петрович. Вы меня несказанно обрадовали.

Внимательно на меня посмотрев, Добрятников спросил:

— Откровенность за откровенность, Константин Платонович. Как вы этого добились? Честное слово, я никому не скажу и буду нем как могила. Я уже два дня спать не могу, всё гадая, за что вас так «любят» петербургские ложи. Умоляю, расскажите!

— Даже не знаю, как вам сказать, Пётр Петрович.

— Как есть, говорите как есть.

— Во время… ммм… последних событий в Петербурге… — Добрятников понимающе кивнул. — У меня случилось недопонимание с некоторыми членами масонской ложи.

— И вы их всех убили?

— Господь с вами, Пётр Петрович. Зачем мне убивать этих достойных сударей? Мы немного повздорили, но они остались живы. В основном.

— Ага, — Добрятников вздохнул, — в основном. Я так и думал. И после этого…

Он выжидающе уставился на меня.

— После этого я дал этим сударям обещание. Если они тронут моих близких, больше масонов в России не будет. От слова совсем.

Пётр Петрович почти минуту разглядывал меня, то щурясь, то вздыхая.

— Эк вы, Константин Платонович, однако. Своеобразный у вас стиль ведения переговоров.

— Зато эффективный, как вы можете видеть. Даже до вас дошла новость, что меня не следует трогать.

— Ну да, ну да. Это вы верно подметили.

— Пётр Петрович, я вам рассказал как на духу, не откажите и вы мне в ответной любезности.

— Для вас, Константин Платонович, всё что угодно.

— Не могли бы вы объяснить мне смысл Великого Делания. А то все, кто обещал мне поведать о нём, так и не сдержали обещание.

Добрятников пожевал губами и тихонько цыкнул языком.

— Ну у вас и вопросы, я скажу. Нет, — он выставил ладонь, — я не отказываюсь, Константин Платонович. Но, если честно, мне самому неясен этот вопрос. В бытность посвящения в масоны я интересовался вопросами Талантов, а не алхимии, и тему не изучал.

— Жаль.

— Погодите. Если уж вы хотите разобраться, то я помогу вам. У меня есть несколько знакомых, кто может пояснить смысл Делания. Сегодня же сяду писать им письма и постараюсь выяснить всё, что возможно. Кстати, мне тоже будет интересно разобраться в этом алхимическом процессе.

Закидывая эту удочку, я не особенно надеялся на успех. Но вдруг Добрятников и правда узнает что-то интересное? Будет крайне любопытно, что ему расскажут действующие масоны и станут ли они лгать, зная, что Пётр Петрович общается со мной.

* * *

На следующий день, уже под вечер, в усадьбу въехал запылённый экипаж. Откуда появился Бобров собственной персоной. Немного усталый, но радостный и улыбающийся.

— Костя, я прямо счастлив к тебе вырваться. Ей-богу, за эти дни при дворе устал больше, чем за полгода в Павлово.

— Так всё плохо?

— Да нет, так, в общем, ничего, терпимо. Но уж больно там всё, — Бобров скрутил из пальцев обеих рук клубок, — сложно и запутанно. Сашка ещё настаивает, чтобы я служить пошёл, чин обещает мне у Екатерины попросить. А я не хочу, вот веришь? Как представлю, что мной высокородный дурень-начальник командовать будет, так с души воротит. А Сашка всё зудит, что мне в Петербурге надо при деле быть, вес в обществе приобретать.

— Делом, говоришь? Так и займись тем, что умеешь, — я подмигнул ему. — Ты же, если я правильно помню, помогал в решении деликатных ситуаций?

— Вроде того.

— Вот! Что тебе мешает подобное при дворе делать? Супруга намекнёт о твоих умениях, от заказов отбоя не будет.

— Да? А что, это мысль, — Бобров почесал в затылке, — надо попробовать. И благодарить за такое щедро будут, и начальника надо мной не поставят.