Дядя Веня

Войницкий(прерывая его). А коли согласен, то нечего старших учить, салага нестеганный. Потому что, если статус — самостоятельная ценность, то мы возвращаемся к тем же проклятым вопросам о деле и о смысле, а твои любимые попки, грудки и мотоциклы отходят на второй план. Понимаешь ли ты это, господин студент?

Пауза.

Астров. И впрямь, пора ехать, Веня. Завтра у меня с восьми прием в поликлинике… Илюха, пошли, я тебя подброшу.

Леночка(разочарованно). Ну вот… Куда же вы, доктор? Я-то думала — посидим, побалдеем…

Астров. В другой раз, Леночка. Кстати, как там у меня со статусом? Возбуждает женщину?

Леночка. Ваш статус вполне… возбуждабельный.

Астров. О! Жизнь прожита не зря! (поет) «Кипит наш статус возбужденный и в смертный бой вести готов!» Илюха! Уходим. Веня, иди спать, не напивайся.

Леночка(встает). Я вас провожу.

Уходят.

Войницкий(оставшись один, вслед ушедшим). А как же посошок на дорожку? Эх… Ну ладно, мне больше достанется (пьет)

Статус ее мой не возбуждает… Надо же… Устами блудницы глаголет истина. Знала бы она, как меня он не возбуждает, мой статус. Статус… статус…

Возвращается Астров.

Астров. Опять чемоданчик забыл… (берет свой врачебный кейс)

Войницкий. Подожди, Миша. Подожди минутку.

Астров. Ну, что тебе, мученик?

Войницкий. Вот ты говоришь — может, прав он, молодой этот бычок, в своей святой простоте…

Астров. Да ладно тебе, Веня, не заводись опять. Поздно уже, ехать надо.

Войницкий(останавливает его резким движением руки). Подожди. Это важно.

Пауза

Я с молодости помню одну фразу из Иова: «Человек рождается на страдание, как искры — чтобы устремляться ввысь». Красиво, правда? Но не в красоте дело. Главное-то дело — в том, что мы росли на этом принципе — с самых младых ногтей… Все эти Достоевские, вся эта христианщина, весь этот культ страдания, культ мученичества… Бр-р-р… Для российского интеллигента страдание — благо. Он к звездам непременно сквозь тернии прорывается — а иначе, без терний, — какие же это звезды?.. Вот и я, грешный, так думал. А тут, как иврит подучил, полез в Танах — прочитать свою любимую путеводную фразу в оригинале. И что ты думаешь? Все не так! Враки! Передернул лукавый переводчик!

Там сказано: «Ки адам ле-амаль йулад увнэй рэшеф йагбиу уф». Ты понял?

Астров. Нет. Мне пора, Веня.

Войницкий. Ну как это — нет? Перевод ведь совсем другой: «Человек рождается на труд, и дети огня — на полет». Ты понял? Во-первых, ни на какое не на страдание, а на труд. Во-вторых, есть вторая группа — дети огня, то есть такие, в ком искра Божья теплится. Эти еще и на полет способны… Вот оно как, в оригинале-то…

Астров. Ладно, Венечка, ты тут летай, а я пошел. Извини, дорогой. А лучше всего — иди-ка и ты спать…

Уходит

Войницкий(не замечая его ухода). Вот оно как… На труд и на полет! При чем тут страдание? Чушь какая-то… Страдание! Нашли панацею, идиоты! А я, дурак, и уши развесил… (напевает) «Возьмемся за уши, друзья, возьмемся за уши, друзья…» (идет к буфету за бутылкой).

З а н а в е с

Действие третье

Гостиная в том же доме. День.

Войницкий, Соня (сидят) и Леночка (ходит по сцене, о чем-то думая).

Войницкий. Герр диссидент изволил выразить желание, чтобы сегодня все мы собрались вот здесь к часу дня. (Смотрит на часы.) Без четверти час. Хочет о чем-то поведать миру.

Леночка. Зачем же вот так, сразу. Может, у него дело какое есть, важное.

Войницкий. Нет у него никаких дел. Пишет чепуху, брюзжит и ревнует, больше ничего.

Соня(с упреком). Дядя!

Войницкий. Ладно, не буду… (Леночке) Да перестаньте вы перед глазами мелькать как маятник! Занялись бы чем-нибудь, ей-Богу… Вас ведь уже шатает от скуки и безделья. Как так можно?

Леночка(останавливается и некоторое время только беспомощно и беззвучно разводит руками). Как так можно? Как так можно? Да куда ж мне податься-то? Ну скажите, если вы такие умные. Ну скажите… Думаете, мне легко? Думаете, мне хорошо тут, в дыре этой, сидеть невылазно? В поселении этом осажденном, откуда носу не высунуть — того гляди, пристрелят? (со слезами в голосе) Я ж не старая еще, мне жить хочется… детей… мужа… Ну дура я, дура… — довольны? (закрывает лицо руками) Господи, да за что же мне наказание такое? (плачет)

Войницкий(встает, в смущении). Леночка… (подходит к ней, пытается успокоить) Леночка, ну извините, ради Бога… Ну простите вы меня, ну сморозил глупость…

Леночка(вырывается). Не трогайте меня! Отстаньте!