Дядюшка-флейтист

На кухонном столе горела маленькая лампа и стояла кастрюля, а к кастрюле была прислонена тетрадь с нотами. Николай Васильевич сидел на табуретке, держал у рта тоненькую дудочку и увлеченно перебирал пальцами по отверстиям. То, низко пригнув голову, он пристально смотрел в тетрадь и покачивался из стороны в сторону, то откидывал голову назад и играл с закрытыми глазами, то приподнимался на табурете и вытягивал тонкую, дрожащую ноту.

Наташа никогда еще не слышала такой музыки. «Точно птица поет», — думала она, затаив дыхание, приоткрыв рот и не сводя восторженных глаз с музыканта. А тот, казалось, забыл весь мир и играл песню за песней. Флейта точно плакала — затаенная грусть и жалоба звучали в ее тихих, нежных переливах. И у самого флейтиста из глаз капали слезы.

Вот он кончил играть, отер красным ситцевым платком глаза и задумался, подперев рукой голову.

В эту минуту Наташа оступилась и нечаянно стукнулась о дверь. Николай Васильевич перепугался, точно его застали на месте преступления, завернул флейту в платок и бросился к дверям.

— Наташенька! Это вы? Простите! Я вас разбудил? Пожалуйста, простите! — растерянно бормотал он.

— Я… ничего… Так… Просто послушала, — испуганно твердила девочка, отступая назад.

— Я думал, вы крепко заснули… Соскучился… Поиграл немножко…

— Нет, я не спала… Я все слышала.

Оба смешались и не знали, что говорить.

— Простите, Наташенька! Экий я, право! Разбудил вас… — начал опять Николай Васильевич.

— Как вы хорошо играете, — немного придя в себя, сказала Наташа.

— Что вы, Наташенька! Это я так, для себя… Я ведь совсем не умею…

— Вы очень, очень хорошо играете, — повторила девочка, переступив через порог и останавливаясь у плиты.

— Я люблю поиграть… Одна в жизни услада… Скучно тоже… Выучился самоучкой. Флейту один старичок подарил… Славный был, царство ему небесное! — говорил Николай Васильевич.

— Сыграйте еще, — робко попросила девочка, подходя к кухонному столу.

— Да я с радостью… Только ведь плохо… Боюсь вот, пожалуй, наши вернутся — рассердятся.

— Они из гостей не скоро приходят, — успокоила его Наташа.

Николай Васильевич перевернул страницу в нотной тетрадке и снова заиграл. Наташа села на табурет и не спускала с него глаз. Все песни, одна другой грустнее, доходили до сердца маленькой слушательницы, вся жизнь которой была такая же грустная и заунывная.

Николай Васильевич остановился и начал бережно вытирать свою флейту.

— Теперь я все вам сыграл, Наташенька, больше ничего не знаю… Теперь вы шли бы спать… Не ровен час, наши вернутся, — сказал он.

— Нет, уж я лучше в кухне посижу… Тут так хорошо, — отвечала Наташа.

Наступило молчание. Дядя и племянница смотрели друг на друга.

— А вы боитесь тетю Машу? — серьезно спросила девочка, будто припомнив что-то.

— Нет, не боюсь.

— Я думала, что боитесь, — протянула Наташа и задумалась.

— А вы не можете совсем выпрямить голову? — помолчав, опять спросила Наташа.

— Нет, Наташенька, не могу. Это у меня от болезни.

— А вы знаете «Приер дивиер»?

— Это что же такое? — удивился Николай Васильевич.

— Это тоже такая музыка… Липочка всегда на фортепиано играет. Сначала так тонко-тонко, а потом толсто. Очень тоже хорошо.

— Нет, я этого не знаю… Я ведь по-настоящему не учился играть.

— А песню «Люди добрые, внемлите…» знаете? Липочка поет…

— И песни этой не знаю.

— А вы видели, какой у Липочки красный нос?

— Нет, не замечал… Это от Бога, Наташенька, кому что дано… На это нехорошо смотреть. Что ж за беда!..

— Да? А вот Липа все смотрит на свой нос в зеркало и мажет его мазью, — серьезно сказала Наташа и замолчала.

— Липочка очень любит ливерную колбасу, — неожиданно прибавила девочка.

— Ведь оно хорошо… Отчего ж не любить? — отвечал Николай Васильевич. — Пусть себе кушают на здоровье, Наташенька… На это тоже не надо смотреть…

— А где вы раньше жили? У вас была квартира?

Николай Васильевич смутился.

— Эх, Наташенька, не спрашивайте об этом… Жизнь моя была плохая… Не стоит вспоминать… Судьба-то забивает людей!.. — печально отвечал он.

«То же говорит про судьбу, что и дядя Петя», — подумала Наташа и, качнув головой, со вздохом сказала:

— Вас тетя Маша ни за что не хотела брать в кухню жить… Дядя Петя из-за этого плакал… Они с Липочкой говорили, что вы помешанный… что вы напьетесь и еще беды наделаете… Еще говорили, что вы меня поколотите…

Николай Васильевич покраснел и долго молчал, опустив голову.

— Нет, Наташенька, вы не верьте! — наконец тихо заговорил он. — Я вас никогда не обижу… Я человек больной, несчастный… Прежде, давно, и я людей знавал, тоже учился кое-чему… А теперь только горе мыкаю… Вот живу здесь из милости… А выгонят — буду бродить по улицам, как бездомная собака.

— Нет, вы хороший! Мне вас жаль! — растроганным голоском прошептала Наташа, скорее в ответ на собственные мысли, и с нежностью положила свою худенькую ручку на руку Николая Васильевича.

— Доброе у вас сердечко, — сказал тот. — Только, вижу я, судьба и вас не балует… Малы вы, Наташенька, еще ничего не понимаете…

— Нет, я все понимаю, — возразила девочка.

В это время в сенях послышались шаги.