Дядюшка Наполеон

Пока все молча разбирали с подноса стаканы и сыпали в чай сахар, Асадолла-мирза с серьезным видом заговорил, как бы продолжая прерванную беседу:

— Так, значит, как я вам уже докладывал, дела принимают скверный оборот… Понятно, что люди, которые дорожат своей честью, весьма озабочены. И тут уж не имеет значения, какое положение человек занимает, богач он или скромный ремесленник. Возьмем, к примеру, того же господина Ширали…

Выдержав паузу, он обратился к Ширали:

— Вот вы, господин Ширали… Я вас спрашиваю… Допустим, есть у вас друг, приятель какой-нибудь. И вот вы видите, как в его отсутствие чужой человек заходит к нему в дом. Как вам это понравится?

Ширали сквозь зубы прорычал:

— Ваше высочество, не надо при аге такие речи заводить! Я когда такое слышу, у меня аж в глазах темнеет, так и хочется все вокруг переломать, окна-двери повышибать…

При этих словах Ширали, совершенно забыв про поднос с последним стаканом чая, так потряс ручищами, что стакан соскользнул прямо на голову дяде Полковнику, а тот истошно завопил: «Ошпарили!»

Губы дядюшки Наполеона опять затряслись, он побледнел и, пытаясь подняться, устрашающим голосом вскрикнул:

— Я сказал, хватит! Довольно! Опять заговор… Теперь с другой стороны зашли… Хотят внести раскол в мою семью… Меня боятся, так за семью принялись… Боже, до чего эти подлецы, трусы эти докатились!

И под шум и гам собравшихся дядюшка Наполеон снова без чувств свалился в кресло.

Пури, который на крик отца вбежал в комнату, как заведенный, твердил:

— Кто это сделал? Кто обварил папочку?

— Чем реветь, как осел, ты бы лучше за доктором сходил, — наконец рявкнул на него Асадолла-мирза. — Кто сделал, тот и сделал. Не нарочно ведь. Ну, стакан из руки Ширали выпал, на папочку твоего чаем плеснуло. Принеси-ка полотенце или салфетку да оботри его.

— Так мне за доктором идти?

— Куда хочешь иди, только подальше — все меньше крику будет, глядишь, больные сами по себе поправятся.

Пури поспешил за помощью, а Асадолла-мирза и Маш-Касем занялись дядюшкой Наполеоном. На ожог дяди Полковника никто не обращал внимания. Только Дустали-хан взволнованно сказал:

— Во всем этот проходимец виноват… Мало того, что он вор и мошенник, он еще и убийца. Видали — Полковнику глаза выжег!

На что Практикан Гиясабади с полным самообладанием ответил:

— Опять на меня свалить хотите, уважаемый! Нет, вам меня…

— Сейчас я тебе докажу, кто отец!!! — прервал его вопль Дустали-хана. — Это ты господину Полковнику все лицо обварил…

— Жду не дождусь ваших доказательств, — сказал Практикан и как бы про себя добавил: — Очень даже удивительно, что общего между беременностью моей жены и ожогом господина Полковника? Что у меня там — самоварный кран, что ли?..

— Господин Практикан прав, — подхватил Асадолла-мирза. — Разве там бывает самоварный кран? Ну пусть даже бывает — каким образом туда попала голова господина Полковника? Если только, не дай бог…

— Да заткнись ты, Асадолла, — истошно заорал Дустали-хан.

Вместо ответа Асадолла-мирза повернулся к Ширали:

— Ширали, оставьте нас ненадолго одних… Но мне еще нужно вам кое-что сказать, если вас не затруднит, подождите внизу, пока я вас позову.

Дустали-хан, который от силы нахлынувших на него чувств совсем забыл о Ширали, опять позеленел.

— Асадолла, ты меня погубить хочешь, — пролепетал он.

Тут наконец вмешался мой отец.

— Успокойтесь, Дустали-хан, — решительно сказал он и, обращаясь к Асадолла-мирзе, мягко добавил:

— Асадолла, угомонись. Ты же видишь, что аге дурно… А Полковника обварили!

Ширали вышел из комнаты, дядя Полковник, громко охая, простонал!

— Кто же мной, несчастным, займется? Вспомнит обо мне хоть кто-нибудь?..

— Потерпите немного, господин Полковник, мы все о вас помним, но аге плохо… Надо сначала привести его в чувство.

— А мне, значит, хорошо?.. — чуть ли не плача протянул Полковник. — У меня все лицо горит, словно его в печь засунули…

— Да вы руки-то примите, поглядим, что там случилось…

Тут прибежал Пури и, задыхаясь, объявил, что доктора Насера оль-Хокама нет дома. Пока мой отец и Маш-Касем вливали дядюшке в рот шербет, Асадолла-мирза почти силой отвел руки Полковника от лица. Подбородок и губы у него чуть покраснели. Асадолла-мирза насмешливо произнес:

— О-о! Смотрите, кожа вся слезла, мясо видно!

Маш-Касем, приняв всерьез его слова и даже не взглянув на Полковника, заголосил:

— Ой, родимые вы мои, это что же творится!.. У господина Полковника вместо лица, извиняюсь…

Асадолла-мирза, догадавшись, с чем Маш-Касем хотел сравнить лицо Полковника, оборвал его:

— Что ты шум поднимаешь, Маш-Касем? Я пошутил. Смотри, только чуть-чуть покраснело.

Но Маш-Касема нелегко было унять:

— Ей-богу, ваша милость, зачем врать? До могилы-то… Я насчет ожогов этих прямо мастер, лекарь то есть. От такого ожога только одно средство есть.

— Какое средство? — оживился дядя Полковник. — Что нужно сделать?

— Ей-богу, зачем врать? Вы, конечно, не обессудьте… Надо взять мочу от дитя малого и этой мочой полить…

Асадолла-мирза хотел было возразить, но передумал и после секундного колебания подхватил: