Дядька (СИ)

— Да на руки взяли, вот он и примолк, — ответил Микола. — Одно слово — баловень растет! А к Янке всегда младенцы тянулись. Вечно он, сколько я помню, всякую мелочь кругом себя собирал. Девчоночку эту помню, чернявенькую… Леськой, что ли, звать?

— Леськой, — несмело и торопливо кивнула жена. Ее до сих пор немного коробило воспоминание об этой девчонке, об ее бездонных темных глазах, в глубине которых при одном взгляде на бедную Кулину вспыхивал непримиримый огонь. Кулину до сих пор не покинуло чувство вины перед Янкой; Леська в этой ее вине была открыто убеждена. К тому же девчонка всегда ревновала к ней Янку и уже поэтому ее не любила, а замужество Кулины дало этой Леськиной неприязни самое святое право: сперва отняла друга, а потом позабыла его с такой легкостью, без сожалений предала его память…

— Да, Ясю, — вспомнила вдруг Кулина. — Твой-то хлопчик как? Ну, тот, что летом с тобой приходил, чернявенький такой?

— Да я понял, — ответил Янка. — Жив-здоров, с хлопцами нашими бегает, по хозяйству мне помогает. А-ай!

Это маленький Ясик, расшалившись, больно потянул его за волосы. Горюнец бережно разжал его крохотный кулачок, поводил пальцем по ладошке. Малыш засмеялся, показав розовые беззубые десны. Улыбнулся и Горюнец, но тут же улыбка его померкла, сменилась тяжелым раздумьем.

— Тоскует, — вздохнула Кулина, поглядев на сумрачного, потемневшего лицом гостя, к плечу которого доверчиво приклонил головку ее младенец.

— Что тут поделаешь! — процедил сквозь зубы Микола, отводя взгляд.

Когда же он решился вновь посмотреть на своего гостя, почудился ему в склоненной голове, в упавших на колени темных натруженных руках все тот же невысказанный укор. Младенца у гостя Кулина уже забрала и снова укладывала в калыску. «Ну что он сидит? — вспыхнуло у Миколы внезапное раздражение. — Что ему тут надо? Жалости просит? Так довольно уж его пожалели…»

Незваный гость, казалось, угадал его мысли: медленно поднялся с лавки, сдержанно простился и ушел, осторожно прикрыв за собой дверь.

После той встречи Горюнец решил не ходить больше к ней. Никому он там особо не нужен, да и для него самого, в чем он с большим трудом себе признался, Кулина уже давно мало что значила. Но с ее уходом осталась в его душе холодная черная пустота, и долго она еще не даст ему покоя, и станет еще безрадостнее его и без того нелегкая жизнь.

А к Рыгору он заходил снова уже накануне Степановой свадьбы, и опять не застал его дома. В этот раз Авгинья встретила его без прежней неприязни; скорее даже внимания не обратила, кто пришел — не до того ей было нынче.

В хате все было посдвинуто, поперевернуто, на полу громоздились сбитые в кучу половики, и здесь же валялся брошенный веник, опутанный паутиной. Авгинье помогали прибираться две ее замужние дочери; обе небрежно повернули головы, лишь едва кивнув вошедшему Янке.

— Совсем я с ног сбилась! — пожаловалась Авгинья неизвестно кому. — Ох уж мне свадьба эта, скорей бы все кончилось!

Янке стало немного жаль ее: этот кавардак, поди, и за день не разгребешь, а сколько они уже тут возятся! Да и вообще: много ли у нее в жизни радости? Весь век хлопочет за всех, бьется, что рыба об лед, и хоть бы кто спасибо сказал! И муж не любит, и бабка век заела…

Вспомнив о бабке, он невольно поглядел в ее сторону. К печке было не подойти: к ней была углом придвинута кровать, тут же валялись кучей смятые половики. А бабка Алена по-прежнему сидела на печи, как будто и с места не трогалась; низко надвинутый платок закрыл половину лица, из-под него торчит один только нос крючком. Кривые узловатые пальцы, как всегда, что-то перебирают, голова мерно покачивается. Она давно отжила свой век, и нет ей больше дела до сует земных.

— Эй, Христина! — крикнула меж тем Авгинья старшей дочери. — Ты эти крынки оботри хорошенько да ставь их опять на полку. Ишь, закоптились!..

Христина прошмыгнула мимо Янки, в упор его не замечая и тем самым давая понять, что никому он тут не надобен. Янка, разумеется, понял этот молчаливый намек и поспешил распроститься с гостеприимными хозяйками.

Когда он вошел на свой двор, Гайдучок с радостным визгом кинулся ему под ноги.

— Ну, чего тебе еще? — небрежно-ласково потрепал его хозяин. — Что, дурной? Что, косматый? Никак, стосковаться успел?

Услыхав на дворе знакомый голос, на крыльцо выскочил Митрась — тоже, верно, соскучился один в темной хате. А впрочем, уже нет, не один.

— Дядь Вань, иди скорей! — заторопил Митрась. — Аленка пришла, тебя ждет. Да ты только погляди на нее!

— А ты что это раздетый на холод выскочил? — как будто сердито шумнул на него дядька. — А ну, живо домой! — и дал ему легкого шлепка, подталкивая назад.