Дягимай

— А я начистоту: нет мне житья с тобой.

— Может, соизволишь сказать, чего тебе не хватает?

— Прошлого. Тех времен, когда я еще не знала Андрюса Стропуса.

— Но ведь когда-то, кажется, я заменял тебе весь мир…

— Когда-то? Да. Пока я не была довеском к колхозу.

— Лучше скажи: пока не вбила себе в голову, что ты королева английская. Ты жуткая эгоистка.

— Неужто? Ведь я хочу только того, что мне по праву принадлежит: твоей любви.

— Снова любовь! — Стропус осклабился. — А ты можешь ответить тем же?

«Неужто тебе, дурень, не ясно? Разве мучилась бы, если бы ничего не испытывала?» — неприязненно подумала она, но вслух сказала:

— Не знаю. Скорее всего, нет. Любовь может быть только взаимной. Когда взаимности нет, она как свеча: вспыхнула и погасла.

Андрюс Стропус недовольно махнул рукой и поплелся в свой кабинет. Но пробыл он там недолго. Вернулся, решив все раз и навсегда выяснить.

— Главная твоя беда, что ты сама не знаешь, что в жизни ищешь, — продолжил он нелегкий разговор. — А уж если у человека претензии берут верх над возможностями осуществлять их, несчастнее его не сыщешь. Ты, Габриеле, оторвалась от земли, фантазии вытеснили у тебя действительность, и виноват в этом я. Я не должен был лишать тебя хлопот по хозяйству, посылать дочку учиться в Епушотас. Думал, ты разумно распорядишься свободным временем — уйдешь с головой в работу, возьмешься за какой-нибудь научный труд, за диссертацию… Увы, я горько ошибся. Ты оказалась из тех женщин, которые довольны только тогда, когда их по уши загрузят хозяйством и когда они в хлопотах тонут, короче говоря, когда у них не остается времени для всяких там вспыхивающих и гаснущих любовных свечей. Дети, огород, толкотня в очередях — вот из чего складывается их день, день, который считается и счастливым и светлым, если муж приходит домой, не пропив получки. Такие, как ты, не умеют пользоваться свободой, вам подавай ярмо.

Габриеле неестественно громко рассмеялась:

— Что ты называешь свободой? Так называемую общественную работу, пустую болтовню с трибун? Или копание в какой-нибудь никчемной книге, чтобы сварганить научную подделку о принципах педагогического воспитания, существующих чаще всего только на бумаге? Разве эта бессмыслица — не то же ярмо, только надетое иначе?..

— Ты пропащий человек, Габи, — опечалился Стропус. — Я иду навстречу, тяну к тебе руки, а ты убегаешь.

— От чего убегаю? От твоей свободы, что ли? — Она сжала руками спинку стула. — Он, видите ли, дал мне свободу! Ха-ха-ха! Ты лучше меня в кандалы закуй, но душу насыть. Струю свежего воздуха впусти в комнату, называемую нашей жизнью. Душа моя страждет, понимаешь, ты, творец женского счастья?

Андрюс Стропус не выдержал.

— Так, может, тебе ксендза привести? — уколол он, направившись в свой кабинет. — И впрямь от этого Юркусова хора у тебя разум помутился, — сказал и захлопнул дверь до утра.

«Снова хор. Каждый раз хором попрекает. Не понимает, что только там и чувствую себя человеком».