Дягимай

Гиринис растерялся и неловко улыбнулся. Он никак не мог взять в толк: говорит она это всерьез или в шутку, скорее всего, в шутку.

— Два дня назад ко мне один подвыпивший колхозник приходил — милиция его заграбастала за гонку сивухи… Ну, чем я мог ему помочь? Просто сказал: примите кару как должное, зарабатывайте на хлеб честно, не отравляйте людей. Он слушал, слушал и напоследок так глянул на меня, что я подумал, нет ли у него в кармане финки… Этот уж точно не будет слезы проливать, когда я уеду отсюда.

— Не будет и не надо, — заступилась за Даниелюса Юргита, косясь на его сильные руки, обхватившие подлокотники кресла. — Слезы таких типов никому чести не делают.

Даниелюс ответил не сразу, помолчал, как бы взвешивая какую-то важную мысль, опасаясь, видно, показаться смешным.

— Несчастные люди, — наконец произнес он. — Наказываем их, читаем им мораль… Ах, уж эта сила инерции, будь она неладна, каждое торжество отмечать звоном бокала. Уже нет почти ни одного воскресенья, которое не объявили бы чьим-то профессиональным праздником. Льется водочка рекой, потому что лимонадом или квасом гостя не попотчуешь — непривычно, нерадушно, хотя, честно признаться, такая идея все чаще приходит мне в голову.

— Идея хорошая, — согласилась Юргита. — Но я почти уверена, что она обречена на провал.

Лицо Даниелюса расплылось в улыбке.

— Возможно. Есть у нас такой колхоз, где во время коллективных посиделок на столе только безалкогольные напитки: всякие там соки, молочное шампанское. Но большинство уходит с этих посиделок пьяными. А все потому, что чуть ли не каждый приходит туда с бутылкой водки в кармане… Ставят под стол и угощают друг друга, пока не напиваются до положения риз. Но председатель упрямо держится своего и верит, что постепенно безградусное производство, налаженное его женщинами, возьмет верх. Это похоже на войну Дон Кихота с ветряными мельницами. Но я всей душой поддерживаю его. Лучше что-нибудь делать, чем сидеть сложа руки и взирать на зло.

Юргита не стала возражать. Она только бросила, что донкихотство — это прекрасное качество и что такие люди украшают мир.

— Миром надо править, — сказал Даниелюс. — Пусть украшают его женщины. Предложи мне судьба корону деспота или шутовской колпак, я, не сомневаясь, выбрал бы колпак. Об этом даже стишок написал.

— Почитайте!

— Да ну!.. Все это несерьезно… И потом боюсь, как бы репутации не повредило… как ни крути, а я секретарь райкома, — пытался превратить все в шутку Даниелюс, но Юргита настояла на своем, и он прочитал свои стихи.

Оба смачно рассмеялись.

— Вы и впрямь поэт, — сказала она, вытирая надушенным носовым платком глаза.

— И не простой, а универсальный, — подшучивал над собой Даниелюс. — Сатира и лирика с романтическим уклоном. Мои вирши, наверно, напоминают куплет одного начинающего барда:

Только к нам весна приходит,
бес с ума всех девок сводит,
во всю глотку соловей
распевает средь ветвей.

Юргиту просто душил смех.

И Даниелюс, зардевшись от удовольствия, улыбался, как озорной мальчишка, выкинувший лихое коленце. Он поворачивал кресло то в одну сторону, то в другую, словно играя, затем резко встал и решительно зашагал по кабинету, горячо доказывая, что каждому человеку свойственны возвышенные чувства, но их частенько убивает быт. Юргита не сводила с него глаз, удивляясь тому, что такой сдержанный человек, как он, вдруг заговорил о поэзии, заговорил страстно, почти исповедально, и думала: «Вот она, вторая сторона медали. На миг оторвался человек от того, что он назвал бытом, и счастлив… Но вправду ли счастлив?»

Даниелюс вдруг застыл и спросил:

— О чем вы сейчас думаете?

— Счастливы ли вы? — Юргита поднялась, пунцовая от неловкости.

Даниелюс развел руками, словно желая обнять ее, но тотчас же спохватился.

— А в вашей жизни никаких перемен? — осведомился он, глядя на Юргиту в упор.

Юргита кивнула.

Даниелюс крякнул.

— Когда-то я, кажется, вам говорила про одного своего друга. Вот… теперь все в прошлом…

— Видно, он не стоил вас!

— Не будем.

— Ладно, не будем, — Даниелюс взял ее руку и почтительно поцеловал. — Вы спросили, счастлив ли я? Порой для настоящего счастья достаточно одного слова, — пробормотал он. — Давно его жду.

— Прощайте, — прошептала Юргита, напуганная его откровенностью. — Будьте счастливы!

— И вы будьте!.. Вспоминайте изредка, помните: на свете есть такой Даниелюс Гиринис, для которого каждая встреча с вами большая радость.

— Спасибо…

Она вышла из кабинета, озадаченная признанием Даниелюса, хотя давно чувствовала, что он неравнодушен к ней. Гиринис нравился ей как человек, но Юргита ни разу не подумала о нем как о мужчине. С ним было интересно общаться, беседовать, внимательность его ласкала самолюбие, тем паче что за его внимательностью стояло что-то еще, чего она и не отвергала, и не поощряла.