Диагностика без анализов, врачевание без лекарств

Современное лечение болезней крови часто требовало очень дорогих и дефицитных даже в Москве лекарств и приборов. Но в провинциальной гематологической клинике профессора И.М.Менделева лечение всегда проводили на самом высоком уровне, которому могли позавидовать и столичные больницы. Трудно представить, какие усилия и хлопоты требовались, чтобы «выбить» у московского и местного начальства все это в ту пору всеобщей бедности и дефицита. Что же касается заботы о больном, порядка и опрятности в отделении — я такого не видел даже в Кремлевской больнице, где иногда бывал в качестве консультанта. Я знал, что если больной попадет к Иридию в его клинику, то можно быть спокойным: будет сделано все, что возможно, не будет проволочек, халатности или недоразумений.

Через много-много лет я написал книгу «Искусство общения с больными» (1991 г.) и посвятил особую главу общению с безнадежным, умирающим больным. Там я выразил свое глубокое убеждение, что нельзя сообщать этим несчастным «всю правду, только правду и ничего, кроме правды», как стало теперь модным, особенно на Западе, и отнимать у них остаток надежды. Рукопись я послал Иридию. Он ответил подробным письмом и рассказал, что он тоже никогда не говорит, что больше ничего сделать нельзя. Своим гематологическим больным в такой ситуации он предпочитает напоминать, что болезнь часто течет волнообразно, и что сейчас просто наступило очередное обострение, которое надо переждать; или же говорит, что это обострение от химиотерапии, которое уже бывало и в прошлом и которое благополучно проходило.

Хотя диагноз смертельной болезни, нависший над Иридием в молодости, оказался ошибочным, умер он от рака желудка в возрасте 64 лет. Уже страдая от сильных болей, он продолжал работать в своей клинике почти до самого конца.

Кроме этих двух личных воспоминаний, уместно привести высказывание Ф.М.Достоевского — величайшего знатока человеческой души. В молодости он был осужден на смертную казнь, которую отменили буквально за минуту перед приведением приговора в исполнение. Таким образом, он на себе испытал, что значит знать, и при этом знать наверняка, что твоя жизнь вот-вот закончится.

В романе «Идиот» умирающий от легочной чахотки больной говорит: «Мне надо было человека, чтобы сказал мне, наконец, голую правду, не нежничая и без церемонии. Так он (т. е. врач — Н.М.) и сделал, и не только с готовностью и без церемонии, но и даже с видимым удовольствием. Он брякнул мне прямо, что мне осталось около месяца, но, может быть, и гораздо раньше я умру… Все это Кислородов сообщил мне даже с некоторою щеголеватостью бесчувствия и неосторожности и как будто делая мне тем честь, то есть, показывая тем, что принимает и меня за такое же всеотрицающее высшее существо, как и он сам, которому умереть, разумеется, ничего не стоит».

Не так уж редко больной требует «сказать всю правду». Однако большей частью за этими мужественными и гордыми словами скрывается надежда услышать всё же что-то ободряющее, обнадеживающее, на подобие: «да, виновен, но заслуживает снисхождения». Во всяком случае, не всегда высказываемые больным просьбы следует понимать буквально. Вот поистине трагикомический пример. Я длительно наблюдал пожилую женщину с корковой слепотой в результате обширного двустороннего инфаркта затылочно-теменных областей коры головного мозга. Затем к этому добавился гемипарез. Больная уже многие месяцы прикована к постели, муж также инвалид, с трудом передвигается по комнате и не в состоянии помочь ей — в общем, ситуация ужасная и, главное, безнадежная. При очередном посещении на дому больная плачущим голосом говорит: «Доктор, дайте мне какого-нибудь яду, я не могу больше так жить! Хоть бы кто-нибудь отнес меня на берег и утопил в море!.». Я только успеваю подумать, что, в сущности, она права, призывая смерть, но уже через мгновение она добавляет тем же голосом: «Доктор, не забудьте, пожалуйста, выписать мне слабительное».