Диагноз

— Опиши мне фотографии. Я выберу, ты вставишь ее в рамку, и я поставлю ее на столик у кровати.

— Черт, — никак не мог успокоиться Питер. Он прикрыл рукой глаза и некоторое время молчал. — Все нормально, все нормально, все хорошо… — Он ткнул пальцем в одну из фотографий и заговорил: — Мы сидим за стойкой у Дзеппи. Я бы сказал, что нам по шестнадцать. Не помню, кто нас снимал. На тебе дурацкая футболка, и выглядишь ты как настоящий деревенский увалень. Лайза Белл не подошла бы к такому и на пушечный выстрел. У меня рот набит гамбургером или еще какой-нибудь дрянью. Но красив.

Мысленно Билл был уже в заведении Дзеппи, наблюдая, как высокий тощий шеф-повар с набухшими на руках венами жарит на гриле за стойкой лук и гамбургеры. В воздухе носится запах горячего масла, сыра и картофеля фри по-французски, на гриле шипят бургеры. Шеф с набухшими венами подавал одиннадцать блюд одновременно. Гамбургеры с сыром, гамбургеры без сыра, гамбургеры с жареным луком, иногда сандвичи с беконом, салатом и помидорами, оладьи для тех, кто предпочитает завтракать в час ночи. Шеф переворачивал гамбургеры с таким изяществом, с каким в вестернах ковбои вертят в руках свои «смит-вессоны» сорок пятого калибра, снимал ставший идеально золотистым лук и смешивал его с фаршем, наливал пепси или колу так, чтобы пена только-только начинала сползать со стенок стакана. Этот повар делал свое дело с грацией балетного танцора, не допуская ни одного неверного движения, ничего не путая, везде успевая вовремя. Белый поварской колпак был лихо заломлен на затылок. Этот человек знал, что на него смотрят и восхищаются им. Стена за грилем была покрыта хромированной сталью, противни выкатывались из печи по хромированным направляющим, и все эти части сияли безупречной чистотой. Перед стойкой стояли шесть стульев, обтянутых красным винилом, в зале было несколько столов, но там никто и никогда не сидел; а на наружной стене заведения затейливыми буквами было написано название «Гриль Дзеппи». Никто не знал, кто такой Дзеппи, но все знали, что шефа, на которого сюда ходят смотреть, зовут Фрэнк. Не было ничего более приятного в жизни, чем есть один из редкостных бургеров Фрэнка в обжаренном кунжутном хлебе после получасового созерцания представления, которое повар давал каждый вечер. Наверное, до этого они с Питером побывали в кино, или погуляли по набережной, или сходили на вечеринку к Клерпуле. Должно быть, это пятница или суббота, час ночи. Они сидят, едят бургеры, картошку фри, вращаются на своих вертящихся тронах и обозревают сквозь стеклянные стены свое королевство, бесконечную черноту ночи, уходящую по бульвару Рузвельта мимо уличных фонарей и припаркованных машин, закрытых магазинов с неоновыми вывесками, мимо особняков и доходных домов, мимо стандартных трехэтажных построек, в каких сейчас мирно спали их безобидные родители, мимо домов, где жили девчонки, к которым можно было заглянуть позже. Правда, можно было просидеть в заведении до рассвета, разговорить позднего посетителя с красными от выпитого виски глазами и расколоть его на пиво, которое продавали в магазине напротив. Не слишком-то большое развлечение в такой поздний час. Они могли сесть в «Триумф-63» Питера и совершить объезд своих ночных владений. Бургеры, фри и неуемный заряд молодых тел подгоняли их вперед, они носились по городу, визжа тормозами, закладывая немыслимые виражи, и росли в собственных глазах выше самых высоких гор. Они могли все, и все вокруг безраздельно принадлежало им, им одним.

Воспоминание было таким осязаемым и сильным, что Билл испытал почти физическую боль. В то же время он чувствовал, что от тех памятных событий его отделяет огромное расстояние и это нечто большее, чем пропасть во времени и пространстве. Может быть, в этом виновата его болезнь. Питер, лучший в мире друг, тоже был страшно далек, хотя их разделяют сейчас какие-нибудь десять футов.