Диагноз доктора Холмса

— Но его адвокаты сделают этот бред вполне убедительным.

Они столкнулись с той же ситуацией, которая недавно была у Александра Гирса. Максим был виновен, они знали это, все знали. Но доказательств, связывающих смерти с ним, не нашлось! На суде он мог возложить всю вину на Гирса — он ведь был главным архитектором. Или на Илью Закревского — этот вообще возражать не сможет. Молодость в этом случае сработает на Максима, не каждый судья поверит, что двадцатилетний юноша мог придумать такую схему, да и тридцатилетний — тоже.

Инга ожидала, что Анна и Леон расстроятся, узнав об этом. И Леон действительно выглядел раздраженным, Анна — нет.

— Жил в девятнадцатом веке такой джентльмен — Уильям Рэндольф Хёрст, — задумчиво произнесла она. — Сегодня считается отцом желтой прессы. Ему же, в некотором смысле, принадлежит сомнительная заслуга культа серийных убийц. Когда Холмса арестовали и стало известно о его отеле, газеты Хёрста заплатили ему за откровения немаленькую сумму. Их нисколько не смущало, что платят они садисту и убийце. Для них он был героем публикации, только и всего. А Холмс всегда был не против поболтать о себе, он с готовностью согласился. В той исповеди он признался в убийстве двадцати семи человек, многие из которых оказались живыми, так что использовать эту писульку против него на суде не получилось, он ведь тоже не дурак был. Но этот случай примечателен по одной причине… Принимая деньги, Холмс показывал, что надеется выжить. По средним оценкам, он убил двести человек, по максимальным — около трехсот пятидесяти. И все равно он верил, что уйдет ненаказанным, потому что судебная система несовершенна. Только это он зря, потому что для его казни хватило четырех доказанных смертей.

— У нас и с этим могут быть проблемы, — признала Инга.

— Могут быть и будут, — подтвердила Анна. — Кавелин чертовски осторожен, он старался подготовиться ко всему, и на суде он будет извиваться как уж на сковородке. Но по-настоящему подготовиться ко всему просто невозможно. И очень скоро мы увидим, что же не учел господин Кавелин.

Глава 17. Пьер Пико

Максим Кавелин не знал, что такое отчаяние. Он ни на секунду не забывал, что он — Мастер, а мир — его глина. Даже если что-то не получилось, это всегда можно исправить, изменить так, как угодно ему. Просто это несет определенные неудобства.

Тех, кто верил, что он уже повержен, ждало большое разочарование. Не сомневаясь в себе, Максим все равно всегда подстраховывался. В дни убийств он мелькал на вечеринках, где никто точно не знал, уходил он или нет, но все с ним здоровались и могли подтвердить это. Он добавлял к своим схемам доказательства вины других людей, которые были так очевидны, что отмывали его имя. Он всегда знал: люди поверят тому, что подано им правильно, а вовсе не истине. И если чужая виновность пылает достаточно ярким костром, на него просто не будут смотреть.

Ну кто он такой, если задуматься? Ему всего тридцать — люди, которые к этому возрасту ничего не добились, убеждены, что это чуть ли не детство. Он тусовщик, возможно, наркоман, наивный, глупый. Если он и был вовлечен в это дело, то лишь под влиянием Александра Гирса, который теперь пытается его оговорить, чтобы уменьшить собственный срок. Да, так и будет, вот о чем адвокаты будут убежденно говорить на суде. А если они не додумаются до этого, Максим подскажет.

Он не сомневался, что ему удастся освободиться, хотя бы под залог выйти, когда статью обвинения сменят на более мягкую. Ему только это и нужно — один день, один час, один шанс. Тогда он просто исчезнет, это он делать умел. Сменит внешность, имя, город, растворится и начнет все сначала, в этом даже есть определенный азарт, ведь его нынешнее существование стало слишком предсказуемым и сытым.

Максим не верил в такую забавную условность, как справедливость, и все убийства, срежиссированные им, вспоминал только с удовольствием, как иные вспоминают удачную пьесу или концерт. Эти крики, эта агония… с ними ничто не сравнится. Максим четко знал свою дорогу в жизни и не собирался с нее сходить.

Из-за ареста ему придется замедлиться, только и всего. Конечно, ему хотелось отомстить тем, кто сбил ему все планы, — следовательнице и особенно этим двоим… Без них полиция не справилась бы, и урон, нанесенный его бизнесу, был бы куда меньше. Но теперь с этим придется подождать. Когда он сбежит, все они будут настороже, к Аграновскому и Солари приставят охрану, даже не зная, что он умеет быть терпеливым. Он выждет год, а если нужно, то и полтора, дождется, пока полиция поверит, будто он сдался, и только тогда нанесет удар. Он придумает для них особенную смерть, по сравнению с которой газовая камера покажется им курортом! У него будет год на планирование, но он своего добьется. Уже сейчас мысли о мести помогали Максиму отстраниться от злости, которую вызвало в нем первое в его жизни большое поражение.