Диагноз доктора Холмса

Инга решила, что сразу после этого разговора она усилит слежку за Увашевой и сделает все, чтобы эту бессердечную идиотку еще и охраняли. Может, это и несправедливо, но это закон!

Естественно, Гирс не стал настаивать на мести. То, что он увидел в реанимации, потрясло его, но теперь он пришел в себя. Его лицо вновь было непроницаемой маской, его голос — бархатной волной, проникающей в самую душу.

— Как вам будет угодно. Прошу простить, я в горе бываю рассеянным — я не запомнил ваше имя.

— Я его не называла. Инга Шипова.

— Рад знакомству. Вы будете вести это дело?

— Возможно.

— Я надеюсь, что у вас получится, — заметил Гирс. — Отец Ильи — очень вспыльчивый человек… старой закалки.

— Дайте догадаюсь: той закалки, которую проходили в нашей стране в девяностые годы прошлого века?

— Очень может быть. Пока мне удается скрывать от него правду, ничего не будет. Но когда он узнает… Я рекомендую вам поторопиться с расследованием.

Расследованием, как же! Инга и сама прекрасно знала, что все сводится к Полине. Ей просто нужно было найти доказательства.

Они добрались до первого этажа и там расстались.

— Всего доброго, — бросил ей на прощание Гирс. — Надеюсь, вам повезет.

— А я надеюсь, что о везении и речи идти не будет. Я просто доведу это дело до суда — и все.

— Только этого и хотим я и семья Ильи. Но если у вас не получится… суд ведь бывает разный. Я верю, что каждый в конечном итоге получит то, на что нарывался.

Его голос был все таким же бархатным, его манеры — безупречными. Но в его взгляде в этот момент было нечто такое, от чего Инге, задержавшей за свою карьеру десятки преступников всех мастей, захотелось бежать, бежать как можно дальше — и никогда больше не видеть этого человека.

* * *

Погода заметно ухудшилась, и Анна Солари хандрила. Ноябрь ничем не удивлял, он был таким, каким ему хрестоматийно полагалось быть: с морозным ветром, дождем, переходящим в снег, с темными днями, которые мало чем отличаются от вечеров, и ночами, которые кажутся бесконечными. Жизнь идет своим чередом, и в ее круговороте есть место и таким периодам.

Но Анну это мало утешало. Смена сезонов и усиливающиеся холода возвращали старые боли. Никто не мог точно и однозначно сказать, какие травмы оставил в ее руке удар молнии. Такие случаи были слишком редкими, чтобы изучить их: гораздо чаще молнии убивали на месте, и Анне, пожалуй, следовало радоваться своей удаче. Но когда ее рука наливалась тяжелой, пульсирующей болью и каждое движение требовало немалых усилий, радоваться как-то не получалось.

Поэтому Анна пока отменила все встречи, ничего не объясняя. Она знала, как Леон относится к ней, — или думала, что знала. Ей не хотелось расстраивать его, поэтому она предпочла молчание. Да и какой толк говорить об этом? Все пройдет само собой… когда-нибудь.

Раньше она в это время улетала на юг, она почти не зимовала рядом с Москвой, холода ее угнетали, а тепло и морской воздух, напротив, облегчали жизнь. Но в этот раз бежать было нельзя, она чувствовала, что должна помочь с этим делом.

Поэтому она спасалась, как могла: лекарствами, успокоительными травами и перевязью, оберегающей ее руку от лишних движений. А сейчас она и вовсе решила сосредоточиться только на деле. Оно было достаточно важным, чтобы забыть ради него про весь остальной мир.

Анна много лет искала способы справляться с болью и с теми воспоминаниями, которые она приносила. Из всех вариантов медитация оказалась самым надежным. Правда, получаться у нее стало не сразу. При первых попытках она не могла избавиться от ощущения, что просто сидит, как дура, на коврике и ждет непонятно чего. Но Анна была слишком упряма, чтобы сдаться, она пыталась снова и снова.

Постепенно у нее начало получаться управлять разными слоями мыслей: сознанием, подсознанием, воображением. Медитация дарила телу покой, заставляла не думать об окружающем мире и сосредоточиться на том, что внутри. Иногда Анна делала это наверху — в доме-обманке, под самой крышей, где ее ждали слова людей, давно расставшихся с жизнью. Но в ноябре та комната ей не подходила, наверху было слишком холодно.

Поэтому она предпочла другую — небольшой зал в ее подземном доме, созданный и обустроенный исключительно для медитации. Там не было ничего, кроме матов, застилавших пол, и держателей для благовоний, закрепленных на стенах. Скрытые колонки позволяли включить здесь музыку, и иногда Анна так и делала, — когда ей нужно было расслабиться, но сегодня не хотела. Ей предстояло мыслить, анализировать и искать ответы, какое тут расслабление? Поэтому она просто зажгла несколько ароматических палочек, быстро наполнивших комнату острым запахом специй с приятным оттенком дыма.