Диагнозы

И смотрел. Смотрел он. Под этим взглядом,

Злость с груди снимала свои оковы…

***

Мне, собой отравленной, словно ядом,

Тишина и боль человека рядом

Показалась громче любого слова…

Человек. Человек мой...

Человек. Человек мой, ветрами тоски овеваемый…

А у ног семь дорог, над плечами холодное зарево.

У меня ни секунды к тебе, у тебя – ни мгновения.

Человек. Человек мой хранящий печаль от рождения.

На ладонях зима – на запястьях рубцами отчаянье,

А в груди – я сама, неумело, нежданно, нечаянно.

А в груди – я сама, то сиянием, то безысходностью.

Человек. Человек мой, ступающий к собственной пропасти.

Убиваю тебя и стихами веду к воскрешению.

Ты – во мне, не просящий у неба себе во спасение.

ТЫ во мне – без меня, не молящий о вере и почести,

Ничего не берущий. Строкой в незаконченной повести.….

Человек. Человек мой хранящий печаль от рождения.

У меня ни секунды к тебе, у тебя – ни мгновения…

Целуй же...

Сегодня небо агоний глубже

Последний вечер моей молитвы,

Тоска. Билеты… Иди, целуй же

Зеленый омут, где дна не видно.

И руки. Руки, которым больно,

В которых плачут тетрадь и струны.

Ты видишь – землю укрыло солью,

И на окошке застыли руны.

И под тревожным твоим дыханьем

На все засовы закрыты двери.

Но утром солнце поднимет знамя,

Как знак победы над нашей верой.

Последним часом, последним словом,

Секундной стрелкой прощальной стужи…

Не станет «завтра», не будет «снова».

Прости мне страхи, целуй. Целуй же…

Храни молчанье, иное – лишне,

Не рушь словами ни ночь, ни память.

Послушай это: зима на крыши

Кладет убранство, как креп на паперть…

Последним часом, последним словом,

Секундной стрелкой прощальной стужи…

Не станет «завтра», не будет «снова».

Прости мне страхи, целуй. Целуй же…

Говоришь...

Что-то мне говоришь… По-над спинами крыш

Опускаюсь тоской. Я стекаю водой на ладони блокнота.

Говоришь, говоришь. И тебе не понять,

Как жестоко бывает и трудно дышать в этих буквах бессчетных...

 ***

Сотни пульсов, которым нет края-конца…

Я ловлю их сквозь стену себя и лица. Твоего, но чужого.

 ***

Да, чужого, как эти пустые дома, в чьи глазницы врезает узоры зима.

Эти звуки взрывают и сводят с ума, как дурное стокатто.

Говоришь, говоришь и тебе невдомек, что, быть может,

кому-то считает курок пять минут на снегу, в грязных венах дорог.

Пять минут до заката.

Что в ладонях сжимает сейчас человек крест нательный, письмо и

НедОпитый век, покидая тюрьму для калик и калек – не желая из клети.

Говоришь и тебе не узнать никогда, как для матери пахнет седая беда

Майкой сына и смертью.

Говоришь. Говоришь… По-над спинами крыш

Я спускаюсь тоской. Я стекаю водой, на ладони блокнота.

И тебе ни за что не понять, что часы отмеряют мгновенье до новой весны

БЕЗ ТЕБЯ. И склоняются чашей весы на границу свободы.

Нас от рожденья на убой

Все роли отданы давно

До первых криков.

Кому – сума, кому – вино,

Да слов верига.

Нас от рожденья на убой,

А мы все ищем...

До срока скованы тюрьмой

Бумаги писчей...

И где тут смысл – не разберешь

И он ли нужен?

Боль – зарифмованная ложь

Свободным душам.

Скажи, поэт, что видишь ты

В грязи и пыли,

Когда спускаясь с высоты

Снимаешь крылья?

Кому нужна она – тетрадь

твоей дороги,

Когда становишься опять

Одним из многих....

Вся моя боль

Вся моя быль – в тебе. Вся моя боль – в тебе.

Это свобода пить... солнце на высоте.

В каждом крыле – душа. В каждом глотке – стихи,

В вере моей любви – сила твоей руки.

Знаешь, мой человек, данный мне человек,

Это такая блажь – падать тоскою в снег,

Это такая смерть, с новым билетом в жизнь –

Перерождать твой свет сердцем на белый лист.

Вся моя быль в тебе. Вся моя боль в тебе.

Это свобода – пить солнце на высоте.

Это исток меня, главный исток пути –

Пульсом гитарных струн плакать в твоей груди.

Это мой светлый дар. Это простая суть:

Верить в тебя и ждать счастья когда-нибудь.

Твоя война

Как душный ад, уставший быть огнем,

Как старый грех по линии излома,

Твоя война врывается в мой дом

И ищет места у святой иконы.

Твоя война устала быть игрой,

В её глазах так много от Иуды,

И вот теперь надеется на чудо,

И вот теперь она пришла за мной.

И вот теперь, когда за вечность – час,

Когда вокруг штыки былых сражений,

Твоей войне так хочется прощенья,

Твоей войне так хочется пропасть.

Твоей войне так нужно сдать ножи

И возродиться под моей рубашкой,

В уставшем небе сердца нараспашку

В мою иную, истинную жизнь….

Твоя война – устала быть войной.

В её глазах так яростно от боли,

Что я лечу её своей любовью

И навсегда впускаю в вечер мой.

Моя безумная

Не в моде Душа сегодня. Цена тебе – гнутый грош…

Спина сиротеет крыльями под камнями.

Но, только, моя безумная, как ты сейчас уйдешь?

Ведь эта планета вкипела в тебя корнями

И вызрела под рубашкой в горячий и сытный хлеб,

Которым теперь делиться – твоя отрада:

По ломтю, для тех, кто голоден /кто так безнадежно слеп/

По строчке, для тех, чьей ненавистью измята.

Ты плачешь настолько тонко, что стала моей иглой,

По чьим-то сосудам вводящей уменье верить…

Безумная, понимаешь, нельзя уходить домой,

Сегодня, когда так много огня и смерти…

Ты дышишь настолько тихо, что видно неровный пульс