Дьякон Кинг-Конг

– Что ж, это уже позади, – сказал я. – Ты уже очистился.

– Не, – ответил он. – Я не очистился. Господь может и не даровать мне искупление, Сосиска. Я не в силах бросить пить. Я еще не взял в рот ни капли, но пить хочу. И буду.

И тут он достал из кармана бутылку «Кинг-Конга». Хорошего. Производства Руфуса.

Я ему:

– Ты же сам этого не хочешь, Пиджачок.

– Хочу. И буду. Но я скажу тебе так, Сосиска. Хетти была очень рада, когда я занялся садом за церковью. Она всегда об этом мечтала. Не для себя. Она мечтала о луноцвете и большом саду за церковью с разными травами и всем прочим не для себя – а для меня. И когда я условился с церковью, я сказал жене: «Хетти, скоро будет луноцвет».

Но она, вместо того чтобы обрадоваться, пригорюнилась и ответила: «Я тебе кое-что скажу, дорогой, чего говорить не стоило бы. Когда ты закончишь с садом, больше ты меня не увидишь».

Я ей: «О чем это ты?»

А она мне: «Как только ты закончишь. Как только посадишь луноцвет, я уйду на небо». Не успел я и слова вставить, как она спросила: «Что же станется с Толстопалым?»

Я ей ответил: «Ну, Хетти, у меня в мыслях все выглядит так. Что есть женщина, как не ее труды и не ее дети? Господь всех нас создал для труда. Когда я на тебе женился, ты была христианкой. И все сорок лет, сколько я пил и валял дурака, в тебе не было ни капельки ленцы. Ты хорошо растила Толстопалого. Была строга с собой и честна со мной и Толстопалым, и потому он вырастет сильным».

Сказать по правде, Сосиска, Хетти не могла выносить ребенка. Толстопалый ей не родной. Он прибился к ней раньше, чем я переехал в Нью-Йорк. Я еще оставался в Южной Каролине. А она – одна-одинешенька в Нью-Йорке, дожидалась меня в девятом корпусе. Однажды утром она открывает дверь квартиры и видит в коридоре Толстопалого. Ему и пяти-шести не было – заблудился, когда спускался вниз, на автобус для слепых. Она постучалась к женщине, у кого он жил, а та сказала: «Можете взять его к себе до понедельника? Мне надо съездить к брату в Бронкс». С тех пор ни следа этой женщины Хетти не видала.

Когда я приехал, Хетти уже обзавелась ребенком. Я про это ни слова не говорил. Я люблю Толстопалого. Я не знал, откуда он взялся. Бог знает, вдруг Хетти прижила Толстопалого от другого мужчины. Но я ей верил, а она знала мою душу. И я ей сказал: «Толстопалого возьмут к себе Кузины. Я о нем заботиться не могу».

Она ответила: «Хорошо».

Я ей: «Ты о нем тревожишься? Поэтому столько здесь протянула?»