Диалектический материализм

В таком сочинении, как то, которое лежит перед нами, не может быть и речи о неметодической критике отдельных глав из политической экономии, о несистематическом рассмотрении тех или других экономических контроверз. Напротив, это сочинение с самого начала построено на систематическом изложении всего комплекса экономических наук, на связном развитии законов буржуазного производства и обмена. А так как экономисты являются не чем другим, как толкователями и апологетами этих законов, то это развитие является одновременно критикой всей экономической литературы.

Со времени смерти Гегеля вряд ли была сделана попытка развить какую-нибудь науку в ее собственной, внутренней связи. Официальная гегелевская школа усвоила себе из диалектики учителя только манипуляцию самых простых приемов, которую она применяла ко всему, что попадалось, и к тому еще часто с неловкостью, доходящей до смешного. Все наследство Гегеля сводилось для нее к простому шаблону, при помощи которого обрабатывалась любая тема, и к регистру слов и оборотов, имевших своей единственной задачей восполнить собой, когда требуется, недостаток мыслей и положительных знаний. Так сложился тот тип гегельянцев, о которых один боннский профессор сказал, что они ничего не понимали, но обо всем могли писать. Конечно, ценность их работ соответствовала их уровню понимания. Однако эти господа, несмотря на свою самонадеянность, в глубине души чувствовали настолько свою слабость, что не брались за всякие задачи; старая научная китайщина удержала свои позиции благодаря своему превосходству в отношении положительного знания. И только когда Фейербах своей критикой нанес сокрушительный удар спекулятивной идее, гегельянство постепенно стало сходить на нет, причем могло казаться, что в науке снова возрождается старая метафизика с ее неподвижными категориями.

Это было вполне естественно. После режима гегелевских диадохов, представлявшего собой царство бессодержательной фразы, наступила естественно эпоха, в которой положительное содержание науки снова возобладало над ее формальной стороной. Но Германия набросилась одновременно с необычайной энергией на естественные науки, что соответствовало ее могучему буржуазному развитию со времени 1848 г., и по мере того, как эти науки, в которых спекулятивное направление никогда не играло особенной роли, становились модой, прокладывал себе снова дорогу старый метафизический метод мышления, вплоть до крайне плоского рационализма Вольфа. Гегель был забыт, развился новый естественнонаучный материализм, который теоретически почти ничем не отличается от материализма XVIII столетия, имея перед последним в большинстве случаев только преимущество использования более богатого естественнонаучного, именно химического и физиологического, материала. Этот ограниченный филистерский способ мышления докантовского периода мы находим воспроизведенным вплоть до его самых уродливых форм у Бюхнера и Фогта, и даже Молешотт, который клянется Фейербахом, каждую минуту забавнейшим образом запутывается в самых обыкновенных категориях. Неуклюжая кляча обыденного буржуазного разума растерянно останавливается перед рвом, отделяющим сущность от явления, причину от следствия; но кто собирается охотиться на изрезанной почве спекулятивного мышления, тот не должен выезжать на кляче.

Тут, однако, пришлось решать другой вопрос, который не имеет отношения к политической экономии как таковой. Какой метод научного исследования следовало избрать? С одной стороны, имелась гегелевская диалектика во всей ее абстрактной «спекулятивной» форме, какой ее оставил Гегель; с другой стороны, имелся обычный, ныне снова ставший модным, по преимуществу рационалистически-метафизический метод, которому и следовали буржуазные экономисты в своих толстых, лишенных системы книгах. Этот последний подвергся такой убийственной критике со стороны Канта и в особенности со стороны Гегеля, что только умственная лень и отсутствие другого простого метода делали возможным его дальнейшее практическое существование. С другой стороны, гегелевский метод в его конкретной форме был абсолютно непригоден. Он был по преимуществу идеалистическим, а тут речь шла о развитии миросозерцания, которое должно было быть более материалистическим, чем все предыдущие. В то время как первый исходил из чистого мышления, здесь надо было исходить из упрямых фактов. Метод, который по собственному признанию Гегеля «от ничего через ничто пришел к ничему», был в этой форме здесь абсолютно неуместен. Тем не менее из всего имеющегося в наличности логического материала это было единственное, что могло бы по крайней мере служить исходной точкой.

Против этого метода не было сделано серьезных возражений, он не был опровергнут: никто из противников великого диалектика не мог пробить бреши в его гордом здании. Он был забыт потому, что гегелевская школа не умела применять его. Прежде всего поэтому надо было подвергнуть гегелевский метод систематической критике.