Диалектика как высший метод познания

Самое простое бытие — чистое бытие, то есть бытие без всякой дальнейшей определенности. Кроме того, что оно есть, ничего о нем сказать нельзя. Хотя весьма существенно, есть что-либо или нет. Самый плохой хлеб, который есть, лучше самого хорошего хлеба, которого нет» [10, 11]. Используя данный пример для дальнейшего хода размышлений, можно заметить: хлеб есть, когда его можно есть или уже едят.

Поскольку категория «бытие» взята как чистое и неопределенное понятие, постольку от понятия у неё есть, собственно, только оболочка, что-то совершенно внешнее. И в этом внешнем она тождественна слову. В предложении «Дед Мороз есть» слово «есть» вполне выполняет функцию пустого понятия: да, он есть, и это сразу делает Деда Мороза бытием, правда – только чистым бытием. А есть ли он как наличное бытие, а тем более – есть ли он как действительное бытие, то это другой, второй и более сложный вопрос.

Больше понятие и слово «бытие» изучалось в Германии – там и в ХХ веке сохранилась традиция их скрупулёзного рассмотрения. Э. Гуссерль и М. Хайдеггер, К. Ясперс и М. Шелер не упускали из вида его классического анализа в философии ХIХ века, прежде всего – в системе Г.Гегеля. В известной мере можно говорить о традиции таких исследований во Франции: Ж. Сартр, Ж. Делез, А. Бадью. И теперь, в ХХI веке, постижение категории «бытие» снова актуально, поскольку это – вечная проблема познания человеком окружающего его мира и самого себя в нём.

К исследованию категории «бытие» возвращаются всякий раз, когда происходит очередной структурный кризис в философии. Тогда мысль о бытии снова становится важной, снова изучаемой, снова необходимой. В такой ситуации, вдруг, появляются замечательные формулы, в которых ясно отливается понимание бытия. Такова, например, формула Декарта «Cogito ergo sum»: «мыслю, следовательно существую». Хотя можно было бы перевести так: «Мыслю, следовательно есть» или «Мыслю, следовательно, я есть (бытие»)». В этой формуле уже преодолено ограниченное понимание бытия, бытие уже отвлечено из «всего, что нас окружает», из «форм и способов существования» в сознание, в «я», в мышление. И в этом мышление и бытие тождественны.

Другой, отчасти противоположной, формулой этого понимания неотделимости бытия от мышления является выражение Дж. Беркли «esse – percipi», т.е. «существовать значит быть воспринимаемым», (хотя можно было бы перевести и так: «Мыслимо, следовательно, есть»). И это понятно: в первом случае – если некто уже мыслит, значит он, по крайней мере, есть, т.е. он – бытие (при всей многозначности термина «cogito»); во второй формуле – бытие есть только как мыслимое, как отражённое в мысли, т.е. если мысли о нём нет, то и бытия, поскольку оно только мыслимо, тоже нет (при всей многозначности термина «percipi»). Причём под «нет» имеется в виду отсутствие мыслящего, того, кто скажет это «есть», кто начал исследовать какой-нибудь предмет. Только мышление, по мнению Дж. Беркли, возводит вещь, свойство или иной предмет в понятие и делает его, таким образом, «бытием», т.е. мыслит его как бытие, а не как просто вещь. Дж. Беркли прав в том смысле, и поэтому является выдающимся философом, что вещь, чтобы быть познанной, должна быть возведена в сознание, в мысль. Но он заблуждался, что вне сознания вещь не имеет определений. Дело как раз и заключается в том, что мы определения бытия пытаемся адекватно возвести в определения сознания и, лучше, в определения его высшего уровня – мышления. Иногда это получается удачно, тогда определения навсегда входят в общественное сознание, как, например, определения человека, общества, государства, мышления, сформулированные Аристотелем.

Обыденное сознание не задумывается об этой стороне своей деятельности: оно оперирует образами и представлениями как вещами. Но наше мышление в точном, научном смысле слова обязано в ХХI веке различать вещи и образы вещей, образы и понятия вещей. Т.е. брать вещи в их мыслимом содержании, а не только в чувственном или представляемом наполнении. Если берут вещи в их бытии, а не в представляемом физическом или социальном содержании, то да: бытие есть как мыслимое. Предмет, рассматриваемый в самом начале исследования, берется еще без определений, следовательно – как чистое бытие, как мыслимый, как только что взятый в мысль. Бытие есть предмет, возведенный в мысль, в понятие. И эта мысль должна быть (в научном исследовании, а желательно и во всяком размышлении) жестко утверждена: есть предмет исследования или его нет. Нет, так и исследования нет, поскольку нет бытия.

В сознании «бытие» прежде всего суть слово. «Бытие есть слово». По виду это определение, но по сути это не определение. Это – довольно внешнее указание на переведённый в область знаний предмет.

Слово «бытие» интересно и в других отношениях. Во-первых, тождественностью его глагольных коррелятов (но не только глагольных) почти во всех индоевропейских языках. С минимальными изменениями оно слышится в похожем звучании на многих наречиях.