Диалектика как высший метод познания

Четвёртый: слова «бытие» (есть, быть) и «еда» (есть, кушать) длительное время сохраняют свою идентичность и тесную связь в противовес многим близким по смыслу словам, выражающим процесс еды и предметы еды. Например, в русском языке процесс еды выражается словами – питаться, насыщаться, потреблять, вкушать и т. д. Но они не имеют такого соотношения с глаголом «быть». Следовательно, связка глаголов «быть» и «есть» (кушать) – суть устойчивое соотношение слов, сохраняющееся в тесной связи с другими подобными словами во многих языках.

Пятый: такая устойчивая соотносительность указывает на существенность этой связи, на взаимодействие с сущностью. Впрочем, на это прямо указывают соответствующие слова в некоторых языках. В русском – быть = существовать, в латинском – esse = sum, summa, в английском – to be (is) = exist.

«Бытие» – слово, которое вместе со своим отрицанием – «ничто» – может выражать любой предмет, но лишь в том аспекте, в котором он есть или его нет. Именно «есть» делает абстрактное отдельное слово именем: это (есть) роза. Само по себе слово «роза» не имя, оно может выражать многие предметы, в том числе, например, рисунок с изображением розы. Оно и не термин, т.е. не выделяет предметы, не ограничивает смыслы слова «роза» кроме того, что она есть; а какая она? – это второй, отдельный вопрос.

Тем не менее, слово «бытие» характеризует любой предмет, оно относимо к любому предмету, который есть. «Это дерево есть» – следовательно, оно бытие (не в смысле логического следования, а в смысле простого указания на то, что оно есть, непосредственного тождества бытия и дерева в этой связке, если только последнее есть). «Есть», собственно, делает общее и пустое слово «дерево» именем рода отдельных предметов, к которому относится данный предмет. Так обстоит дело и с другими словами: только прибавление (даже подразумеваемое) глагола «есть» делает слово именем. Не в смысле «имени существительного» или имени собственного, а в смысле названия предмета или группы подобных предметов. Поэтому Аристотель и говорит: «А {возникает имя}, когда становится знаком» [2, с. 94]. Эту мысль правильнее было бы перевести так: «А возникает имя, когда слово становится знаком». Знаком же его как раз делает глагол «есть», связывающий слово с предметом или действием. Здесь ударение падает на «становится», т.е. находится в движении, в движении от слова к имени. Но тогда «есть» – источник имени, а бытие – первое, что можно сказать о предмете: первое имя, первоимя. Прежде, чем сказать что-то о дереве, как и любом другом предмете, оно должно быть. И о любом дереве, как и любом другом предмете, можно сказать: бытие. «Оно сказывается обо всех предметах, которые есть», – мог бы сказать Аристотель. И кто-то мог бы добавить: «И все сказывается о нем». Осталось бы лишь добавить: «О нем и как отдельном бытии (единичном), и как бытии вообще (всеобщем)».

И, тем не менее, как отдельного свойства, или как особого признака предметов, или как единичного предмета, или действия его нет. Оно есть только как всеобщее, являющееся в отдельных предметах, сущее только вместе с ними.

Почему? Потому что бытие само – основа признаков, начало их субстанции. Аристотель говорит о нём – «гипокайменон»

(hypokeimenon), которое переводчики переводят, чаще всего, как «подлежащее» – в смысле грамматики. Не уяснив этого различия между подлежащим и предметом, бытием предмета, объектом, они, затем, навешивают на него, чисто внешне, как колечки на крючок, любые «признаки», «свойства», «качества», «значения», «знаки», смыслы и пр.