Диалектика русского этноса, или в поисках русского генофонда

Как видим, Балановские принципиально определяют популяцию, так же как и генофонд, не по генам или иным биологическим критериям, а по территории и истории. Но тогда получается, что биологический, вроде бы, термин не имеет биологического содержания. Нонсенс? Да. Потому что мы попадаем в методологический тупик: нельзя в принципе небиологическое явление исследовать биологическими методами. Нельзя одну науку мерить категориями другой, «складывать метры с килограммами».

Как авторы попали в эту логическую ловушку? Как можно популяцию привязывать к ареалу, измерять, ограничивать ареалом? А если она не совпадает с «определенной (кем?) территорией» [22]? Кто внушил им эту ересь? Популяции кочуют, мигрируют…

Вновь политкорректность загнала в тупик? Или идеологический диктат советской власти? Нет, на этот раз, скорее, увлечение красивой и пустой фразой модного некогда болтуна, французского анархиста-бакунинца Элизе Реклю[23]: «География по отношению к человеку есть не что иное, как История в пространстве, подобно тому, как История является Географией во времени». Эту вполне бессмысленную мыслишку Балановские с пиететом вынесли в эпиграф и потом еще цитируют и комментируют в восторге: «Это ясное и элегантное выражение принципа эргодичности, то есть взаимозаменяемости пространства и времени, как нельзя лучше отражает понимание геногеографии как истории генофонда, неотделимой от естественной и общественной истории популяций человечества» (15).

Ссылка на Реклю, чьи слова никак не относятся к физической географии, а только к политической, говорит лишь об одном: авторы перепутали один вид географии с другим. Вот и выходит, что порой даже бесспорно верные тезисы Балановских получают затем уродующее их преломление.

К примеру, они совершенно правильно указывают: «Все локальные популяции данного народа в совокупности образуют этническую популяцию» (93). Но что же это оказываются за «локальные популяции»? Биологи Балановские в своем географическом понимании следуют самому максималистскому варианту: «В русском населении элементарные популяции могут быть самого разного “административного” ранга: сельсовет, район или даже край» (92).

Искусственность границ названных популяций бьет в глаза. Русские расселялись, когда этого административного деления еще не было, оно не органично и никак не ориентировано на ареал расселения! Административным решением нельзя никого назначить русским. Генам — бесчисленные тысячи лет, а административные границы меняются все время. Авторы сами писали, что генетические границы и политические могут не совпадать, но ведь отличие политических границ от административных только в масштабе.

Впрочем, чему удивляться. Коли уж начали с географических границ «ойкумены»-СССР, то вот и дошли до административных, столь же условных, а то и произвольных, оставленных в наследство коммунистами, любившими перекраивать карты.

Правда, авторы загадочно уточняют: «Возможны и не “административные” классификации русских популяций» (30), но расшифровки этому не дают и сами никакими другими классификациями не пользуются.

Здесь хочется еще раз подчеркнуть: любые границы, проведенные на карте человеком, произвольны и условны. В то время как популяции — естественны и самотождественны, независимо от любых границ. Разве популяция лосося в Баренцовом море определяется границей 200-мильной зоны: здесь норвежский, а там — российский лосось? Разве популяция сусликов зависит от границы с Китаем или Казахстаном: здесь российские суслики, а там — китайские, казахские? Разве советские корейцы генетически не такие, как в Корее?

Или тот же лосось: пока жирует в Тихом океане — это, выходит, одна популяция, а как явится в Охотское море на нерест — так сразу другая? Или, все-таки, та же самая?

Одна реплика авторов помогает понять, что за досадная аберрация произошла с их пониманием популяции. В небольшом разделе «Система популяций» они пишут: «От локальных популяций мы поднимаемся к народам… Народ лишь в чрезвычайно редких случаях соответствует самому нижнему уровню популяционной системы, ее кирпичику — элементарной популяции… Обычно же каждый народ и сам является иерархически организованной системой популяций. И яркий пример тому — русский народ. Его “кирпичиками” — локальными популяциями — являются города, деревни, села, погосты, починки, поселки, выселки… Группа локальных популяций составляет популяцию более высокого уровня — волость (сельсовет), сельсоветы объединяются в районы, районы — в области, области — в регионы (например, Русский Север) и только далее уже следует этнос (русский народ)» (30).

В этих словах отчетливо видны два момента, с которыми нельзя согласиться и которые стали для Балановских камнями преткновения.