А дядька увлекался рыбалкой исключительно на удочку, правда, с лодки. К тому времени берега на озере сильно заросли и подойти с удой к воде стало почти невозможно. Те тропочки, дорожки, что раньше когда-то вдоль берегов имелись, заросли за ненадобностью. Народу в деревне поубавилось, рыбарей не стало, один дядька на лето заезжал в гости, да и рыбку тягал помаленьку. Да не помаленьку, с вёдрами рыбы возвращался с озера – вся деревня тогда рыбкой потчевалась. Правда, надо сказать, что в деревне домов-то было в ту пору всего-то числом семь. Захирела деревня-то, а как не захиреть – война через неё прокатилась дважды. Сначала вроде бы не сильно повредилась деревенька, а потом, когда война назад катилась, вся деревня сгорела, и не только она. Много вокруг поселений погорело и не восстановилось, а дядькина восстановилась кое-как, не в полную силу, но жизнь помаленьку возродилась, и дядька любил сюда возвращаться – ведь родина, тянет к ней.
Раненько дядька на рыбалку поднимался – часа в четыре утра. Ещё только-только рассвет займётся, ещё и поплавок на воде еле виден, а дядька уже с удочкой сидит, первую поклёвку ждёт. Туман от воды тёплой, за ночь не остывшей поднимается. Берегов озёрных не видать. Всё молочной, туманной дымкой заволокло. Вода тихая, плотная, тёмная, еле колышется от качания лодки, и вокруг утро раннее начинает просыпаться. Где-то рядом в лесу гукнет птица какая или зверушка. На холме, средь деревенских изб, скотина зашевелится – к выходу в поле готовится – да петухи прокричат. Уже вторые или третьи – значит, пора всем подниматься да дела начинать, что обычно поутру делаются, да и те, что вчера незаконченными остались.
Первая поклёвка – как бы нехотя. Поплавок чуть качнётся и затихнет на пару секунд. Сидишь, затаившись, ждёшь – вот снова качнётся, и, подёргиваясь, поплавок нырнёт и опять успокоится. Первая поклёвка не всегда удачная. Не знаешь, как там рыбка нынче себя поведёт. Может, сразу повезёт и рыба пойдёт одна другой краше, а может, потеребит наживку и затихнет. Не понравится ей что-то – то ли рыбья еда не очень, то ли время не то и погода не для клёва. Как знать, что этой рыбке надобно? Нет поклёвки – сидишь и ждёшь, наблюдаешь природу. Думки в голове мелькают. Думки, если на рыбке не зацикливаться, как правило, хорошие, приятные. Заботы, те, что одолевают каждый день, не тревожат. Воздух чистый, свежий. Тишина и вид на лесистый берег радуют своей чистотой и природной опрятностью. Но если клёв пойдёт, если не будешь ждать, а сменишь наживку, место лова, прикормишь её чем-нибудь любимым, то не усидишь в спокойствии. Только и успевай – снимай рыбёшку, меняй наживку. А если удочек две-три, то отдыхать уж некогда. Пошла рыбалка! Азарт захватывает – рыбку выловленную уж не считаешь, только посуда или кукан заполняется. Час, два – и затишье, передых, можно отдохнуть. И уже не стыдно с рыбалки домой возвратиться – рыбка-то есть. Вот она, поблёскивая чешуёй, расположилась в большой посудине и готова к отчёту перед домашними. А то бывает и так, что добыча мелкая идёт, счёт большой, а рыбёшка не ахти какая, и вдруг крупная попадётся, а за ней ещё одна. Тогда душа возрадуется, и чудится, что сейчас вот счастье рыбацкое пришло и рыбалка удалась на славу.
Дядька разную рыбёшку ловил. Бывало, и крупную. На червя много чего попадалось. Частенько и ребят он брал с собой на рыбалку. Раненько будил их и как-то пожалел ребячий ранний утренний сон —, один ушёл на озеро. Проснулся брат Вильки двоюродный, почувствовал, что уже светло и дядька, наверное, уже на озере, – тихонько с сеновала сполз и на озеро. На берег выбрался, в тумане лодку с дядькой не разглядеть, только знал, где дядька мог в это раннее время местечко для ловли подобрать.
Покричал, аукнул пару раз и дождался ответа от дядьки. А ответ оказался неожиданным: один он пришёл или с братом? Не захотел дядька тратиться, дважды забирать пацанов, рыбалке время усекать. Помчался брат назад на сеновал – второго будить. Разбудил…
Облысевший вспомнил, как пахнет сухое сено и как они с братом ночевали на сеновале. Внизу за стенкой тихо вздыхала корова, было слышно, как она пережёвывала то, что за день нащипала на лугу. Изредка подхрюкивал боров, наевшийся за вечер хряпы, и пахло сеном – запах заполнял всё пространство. Он был везде, к нему за ночь нельзя было привыкнуть, он мог пропитать любого, кто хоть раз заночевал на сеновале.