Диалоги

Все, разочарование катастрофическое. Можно заклинать, как Хоттабыч самолет, повторяя, что Россия должна интегрироваться с Западом. А на каких условиях? На тех, которые нам выставляют? Не надо интегрироваться с Западом, большое спасибо. Крепостное право в России отменили еще при Александре II. Давно это было. Отвыкли уже. Да и на соседей когда смотришь, как-то не очень это все нравится. Несимпатично. Хотя ездить в Европу и правда привыкли. Хранить имущество на Западе элита привыкла. Дома, квартиры понапокупали на всякий случай – что вызывает изумление, поскольку человек, являясь государственным чиновником, вроде бы лет за пятьсот должен заработать на эту квартиру, а он в нее ездит и принимает там журналистов, чтоб показать, как ему хорошо.

Яков Кедми: Что касается меня, то Россия – не моя страна. С того момента, когда я решил, что моей страной будет Израиль. И я уезжал в свое время не из России, не из Советского Союза. Я ехал в Израиль. И уехал бы в Израиль из любой другой страны. Поэтому я могу смотреть на Россию извне, со всем профессиональным опытом, которым обладаю – как я оцениваю и другие государства, – и со всем личным опытом пребывания в России и проживания в Советском Союзе. Со всеми знаниями о России и других государствах, равно как и о российском и советском руководстве. И могу относиться к России объективно. Без какого-либо личного или делового интереса и без желания, как у многих российских чиновников, задействовать свои знания для того, чтобы понять, как Россию получше использовать.

Что можно сказать прежде всего о кардинальных проблемах России и российского сознания? Это болезнь российской интеллигенции, о которой уже неоднократно говорилось, – презрение к своей стране и своему народу. Такое отношение, как и желание любой ценой приобщиться к другой, как бы более высокой, более элитной культуре, мне претит. Претит не только как человеку, который знаком с российской культурой, с российской интеллигенцией и с народами России – с русским больше, с нерусскими меньше. Просто для меня, как для человека, который любит свою страну и свой народ, это неприемлемо. Свой народ надо любить и уважать. Можно при этом прекрасно знать все его недостатки.

Евгений Сатановский: Но уж какой есть, другого нет.

Яков Кедми: Можно и даже нужно критиковать и какие-то национальные черты своего народа, и свое правительство, и свое государство. Но это твое государство. Твоя жизнь. Твоя страна.

В России издавна сложилось так, что российская интеллигенция была как бы носителем европейской культуры. Великолепно говорили по-французски. Многие по-немецки. Обычная история – начало XX века, российский офицер едет в поезде по Европе. Сосед по купе – германский офицер. И они великолепно обсуждают последние книги, выпущенные во Франции и в Германии. И у них нет ни языкового, ни культурного барьера. Прекрасно. Все хорошо. Но этому самому российскому офицеру, когда он возвращался домой, было наплевать на свой народ. А помещики как относились к крепостным? Как к быдлу. Как к скоту – для работы, для забавы, для утех. И понятие государственности и государственного отношения к своей стране было убито в России, когда убили Павла I, и дворянство вернуло себе право не служить.

Впервые это право было даровано дворянам Екатериной II – это было одним из условий ее восхождения на трон. И с этого началось развращение российской элиты. Всегда, во всех странах, и в России тоже, дворянин обязан был служить государству, в первую очередь в армии. Реформы Павла должны были заставить дворян вновь исполнять свои обязанности. Поэтому его и убили. И все государственные реформы на этом кончились. Теперь не нужно было служить государству. Зато можно было его использовать. Сидеть в своем родовом поместье, проживать имущество, в Париж ездить два раза в год. Девок иметь крепостных. Из крепостных мужиков деньги выжимать. Вот и все. Так Россия и жила. Девяносто процентов крепостных. И дворянство, которому наплевать на все, лишь бы были деньги. Можно сходить в армию, а можно по балам кататься. По-настоящему-то государственных людей было мало.

Евгений Сатановский: Что-то сильно напоминает из современности.