Диалоги

Я ничего не боюсь!.. (Кричит.) И я буду жить! Буду! (Радостно.) Я видела сегодня, видела ночью, как ты склонился над колыбелью. Ты был в желтой рубашке, на лице была улыбка. Ресницы были опущены, и зубы белые. И ты смотрел, а он рос под твоим взглядом. А потом скрипнула дверь, и мальчик — он весь был исхлестан ветром — вбежал в эту комнату и бросил на стул вымокшую кепку. Это был наш сын!.. Смешно, да? Но почему он не должен родиться? В чем он виноват? Разве бывает, что человек, еще не успев даже родиться, уже виноват?.. Ведь он тоже хочет жить? Поцелуй меня! Целует… Еще, еще!

Е г о  г о л о с. Эти губы, эти руки — все мое.

Е е  г о л о с. Да. Да…

Е г о  г о л о с. А душа?

Е е  г о л о с. И душа.

Е г о  г о л о с. И ты не растаешь, не уйдешь?

Е е  г о л о с. Я всегда с тобой. Вот так… С тобой, слышишь? Каждое мгновенье с тобой вечность. Я знаю теперь, что такое бессмертье.

Е г о  г о л о с. И я. И я…

Пятнами света, золотыми застывшими масками высвечиваются в ночи  д е т с к и е  л и ц а.

П л а ч  д е т е й.

Мы старше вечности. Нас не было.
Горите, свечи, тенями из пепла.
Горите, свечи, светло и прямо.
Все человечество — чужие мамы.
Пусть рвутся в небо другие стебли,
а мы в побеге… — нас просто не было.
                   МА-МА!
           Чья это карточка
           на стенке в раме?
                   МА-МА!
           Травы поспели —
           нас не будет… странно.
                   МА-МА!
           Будут песни, радуги,
           будут даже камни.
                   МА-МА!
           Радостью чьей
           и когда мы станем?
Покой и вечность наш смех уносят.
Горите, травы, мольбой и просьбой.
О, каждый вечер о нас, забытых,
Гори же, мир, простой молитвой.
Гори, тоскуй! Тебя ветер не задует.
А если правда,
                       что нас не будет?

Женская а капелла — плач матерей по нерожденным детям. И вдруг — крик сирены «скорой помощи».

Как тревожен, как бесконечно похож на стон ее крик! Хлопают дверцы машин. И вот уже  н е с к о л ь к о  ч е л о в е к  в белых халатах…

О н а (в ужасе). Нет, нет! Не хочу! Я никуда не поеду!

В р а ч. Поймите! Оставаться здесь — самоубийство!

О н а. Я не хочу в больницу! Не хочу на этот кошмарный остров. Там ночью душно от больных дыханий! Там мы все протягивали руки, выли, а постели были полны паутины и в паутине были наши души! Я здорова! Меня вылечил лес!

В р а ч. Из центра прилетела специальная бригада. Все лучшие медицинские силы… Мы сделаем все возможное!

О н а. Вы не сможете сделать невозможного! Его нет! Он не знает. Он ничего не будет знать!

В р а ч. Нельзя терять ни минуты. И без того потеряно слишком много. (Санитарам.) В машину! В машину!

Белый круг хлопочущих людей — и, как видение, над ними что-то краснокрылое, нависшее подобно сфинксу или фантастической птице. И женщина, мечущаяся в белом кругу, и музыка жизни и смерти, и война света и ночи, и последний крик…

О н а. Не хочу! Не хочу!.. Не хочу!

ДЕНЬ СЕДЬМОЙ

Городской дом. Из-под валика пишущей машинки торчит тот же лист бумаги. М у ж ч и н а  один. Как лунатик, он бродит но комнатам, иногда чему-то улыбается, потом, увидев в стакане засохшие тюльпаны, вынимает их, подносит к лицу.

М у ж с к о й  г о л о с.

От начала начал,
если было такое начало,
человек —
эта бренная плоть,
наделенная мыслью, —
вечно ищет любовь,
и любовь его вечно ищет…
Для чего?
Для чего?

О н. Для чего? (Внезапно.) Ты? Ты здесь?

О н а (появившись у него за спиной, отделенная каким-то пространством). Да, здесь. Мы снова вместе. Мы всегда будем вместе.

О н. Что случилось? Меня же не было всего полчаса. Мне сказали, приехали две машины.