Читаем Диалоги полностью

ФИЛОНУС. Да. Этот комплекс включает системы со степенью сложности равной или большой чем w. Под w я понимаю минимальную сложность, какую должна обеспечивать данная система, чтобы мы могли включить ее в комплекс.

ГИЛАС. Все ли элементы этого комплекса обладают, по-твоему, сознанием?

ФИЛОНУС. Если мы определим сознание как свойство системы, которое непосредственно обнаруживается только тогда, когда ты сам являешься этой системой, то последовательность требует признать наличие сознания у рептилий, птиц, рыб, и даже у куколок насекомых («брюшной мозг», то есть ганглий). Однако такое расширительное понятие сознания неточно.

ГИЛАС. Таким образом, твое определение развалилось?

ФИЛОНУС. Отнюдь нет. Мы только введем в него дополнительное уточнение условий в следующем виде: сознание – это свойство системы, которое проявляется только тогда, когда ты сам являешься этой системой, причем по сложности система приближается к уровню человеческого мозга. И таким образом мы разумно ограничим диапазон понятия. Что же касается мозга других животных, а также тех сетей, которые не являются мозгами живых организмов, то мы единственно только можем допустить, что в разной степени в них проявляется некое подобие человеческого сознания, и таким образом, чем выше организация данной сети, тем более «высоким», тем более «ясным» сознанием она обладает. Этот достаточно туманный и несовершенный способ словесного описания происходит от того, что мы еще не умеем измерять сознание физическими средствами. То есть мы умеем это делать в принципе, теоретически, но еще очень далеко до практической реализации идеи подобных измерений.

ГИЛАС. А как ты представляешь это «измерение сознания»?

ФИЛОНУС. Разумеется, речь идет об измерении «обратимости энтропии» системы, т.е. заключенной в ней информации, причем измерение должно учитывать не только количество информации, но и все возможные преобразования, каковым эта информация может подвергаться внутри данной сети, а также в связи с воздействием этой сети на окружение, и наоборот. Очень может быть, что способность информации к преобразованию является функцией сложности системы. И если бы это действительно так и было (а об этом свидетельствуют многочисленные данные), то мы смогли бы вывести формулы – я имею в виду математические уравнения, – которые бы однозначно представили связь между сложностью системы и уровнем сознания, которое может в ней возникнуть. В этом смысле наша коллекция представляет собой некую иерархию сетей, от простейших, которые с трудом достигают сложности w и обладают очень «тусклым» сознанием, до наиболее сложных, со сложностью wn, благодаря этому одаренных «наияснейшим», «наивысшим» сознанием. Ты понимаешь, что, если бы эта проблема была разработана с точки зрения физики и математики, то нам не пришлось бы прибегать к таким расплывчатым терминам, дающим простор для недоразумений, как «ясное», «затемненное», «низкое» или «высокое» сознание.

ГИЛАС. Постой-ка. Из твоих слов следует одна удивительная вещь. Ты говоришь, что в этой коллекции у основания иерархии находятся простые сети, а наверху – сети наиболее сложные, с «наивысшим сознанием». Однако ведь сложность можно увеличивать произвольным образом, а следовательно, и сознание могло бы в связи с этим неограниченно возрастать. Теоретически отсюда бы следовала возможность существования бесконечно сложной сети, наделенной «бесконечно высоким» сознанием. Математическая формулировка этого тезиса была бы, боюсь, равносильна математизации понятия божества, существа с «бесконечным сознанием»...

ФИЛОНУС. Это забавно – то, что ты сейчас сказал, – но в действительности все обстоит по-другому. Кроме порога минимальной сложности, существует также, насколько мы можем об этом судить, граница максимальной сложности.

ГИЛАС. А что она ограничивает?

ФИЛОНУС. Дело в том, что существует, вероятно, определенный максимум роста сознания, после превышения которого дальнейшее увеличение сложности сети будет уже демонстрировать признаки отката, регресса, дегенерации.

ГИЛАС. Как же это возможно?

ФИЛОНУС. Ну, например, так, что после превышения оптимальной сложности в сети начинается дезинтеграция функций. Отдельные ее части высвобождаются из-под общего унифицирующего влияния и проявляют тенденцию внутреннего конфликта отдельных процессов, тенденцию к автономизации, ведущую к полному распаду слишком сложной сети на ряд квазисамостоятельных единиц, поглощенных взаимным противоборством, то есть вредно влияющих друг на друга.

ГИЛАС. Не фантазия ли это в чистом виде?

ФИЛОНУС. Нет. Конечно, мы понятия не имеем о том, близок ли уже человеческий мозг к пограничному качеству, то есть достиг ли он уже оптимальной сложности или нет, но, однако, в определенных обстоятельствах он явно проявляет тенденцию к автономизации своих отдельных частей – я подчеркиваю, что в функциональном, а не материальном смысле.

ГИЛАС. Что это за проявления и почему ты подчеркиваешь их функциональность?

Перейти на страницу:

Все книги серии Philosophy

Софист
Софист

«Софист», как и «Парменид», — диалоги, в которых Платон раскрывает сущность своей философии, тему идеи. Ощутимо меняется само изложение Платоном своей мысли. На место мифа с его образной многозначительностью приходит терминологически отточенное и строго понятийное изложение. Неизменным остается тот интеллектуальный каркас платонизма, обозначенный уже и в «Пире», и в «Федре». Неизменна и проблематика, лежащая в поле зрения Платона, ее можно ощутить в самих названиях диалогов «Софист» и «Парменид» — в них, конечно, ухвачено самое главное из идейных течений доплатоновской философии, питающих платонизм, и сделавших платоновский синтез таким четким как бы упругим и выпуклым. И софисты в их пафосе «всеразъедающего» мышления в теме отношения, поглощающего и растворяющего бытие, и Парменид в его теме бытия, отрицающего отношение, — в высшем смысле слова характерны и цельны.

Платон

Философия / Образование и наука
Психология масс и фашизм
Психология масс и фашизм

Предлагаемая вниманию читателя работа В. Paйxa представляет собой классическое исследование взаимосвязи психологии масс и фашизма. Она была написана в период экономического кризиса в Германии (1930–1933 гг.), впоследствии была запрещена нацистами. К несомненным достоинствам книги следует отнести её уникальный вклад в понимание одного из важнейших явлений нашего времени — фашизма. В этой книге В. Райх использует свои клинические знания характерологической структуры личности для исследования социальных и политических явлений. Райх отвергает концепцию, согласно которой фашизм представляет собой идеологию или результат деятельности отдельного человека; народа; какой-либо этнической или политической группы. Не признаёт он и выдвигаемое марксистскими идеологами понимание фашизма, которое ограничено социально-политическим подходом. Фашизм, с точки зрения Райха, служит выражением иррациональности характерологической структуры обычного человека, первичные биологические потребности которого подавлялись на протяжении многих тысячелетий. В книге содержится подробный анализ социальной функции такого подавления и решающего значения для него авторитарной семьи и церкви.Значение этой работы трудно переоценить в наше время.Характерологическая структура личности, служившая основой возникновения фашистских движении, не прекратила своею существования и по-прежнему определяет динамику современных социальных конфликтов. Для обеспечения эффективности борьбы с хаосом страданий необходимо обратить внимание на характерологическую структуру личности, которая служит причиной его возникновения. Мы должны понять взаимосвязь между психологией масс и фашизмом и другими формами тоталитаризма.Данная книга является участником проекта «Испр@влено». Если Вы желаете сообщить об ошибках, опечатках или иных недостатках данной книги, то Вы можете сделать это здесь

Вильгельм Райх

Культурология / Психология и психотерапия / Психология / Образование и наука

Похожие книги