Диалоги. Апология Сократа

– Нельзя ли сказать, – продолжал Сократ, – то же самое и о бессмертном? Если бессмертное вообще не уничтожается, то может ли уничтожиться душа, когда придет к ней смерть? На основании того, что сказано раньше, душа не примет смерти и не умрет, все равно как тройка, согласно нашему утверждению, не станет четом, так же, как и нечет не сделается четом, и огонь не станет холодным так же, как и теплота огнем. «Но, – скажет кто-нибудь, – что мешает нечету, хотя он, как мы насчет этого согласились, при приближении чета, не становится им, – что мешает нечету уничтожиться? Что мешает, чтобы после уничтожения нечета на месте последнего возник чет»? Кто поставит такой вопрос, с тем мы не могли бы спорить, что нечет также не может уничтожиться, так как нечет не есть нечто не уничтожимое. Но если бы мы согласились, что это так, мы легко могли бы выдержать бой, утверждая, что при приближении чета нечет и тройка удаляются. И об огне и о теплоте, и о всем прочем мы также могли бы спорить. Или нет?

– Разумеется.

– То же самое необходимо сказать и о бессмертии. Если мы пришли к соглашению, что бессмертное не уничтожается, то и душа не только бессмертна, но и не может уничтожиться. В противном случае нам нужно было бы, конечно, привести другое доказательство.

– Нет, ради этого не стоит, – сказал Кебет. – Ибо что могло бы избежать гибели, коль скоро бессмертное, будучи вечным, могло бы погибнуть!

56

– Я думаю, – сказал Сократ, – все согласятся, что божество и идея жизни сама по себе и все бессмертное никогда не уничтожаются.

– Клянусь Зевсом, – заметил Кебет, – с этим согласятся все люди, а еще более того, думаю я, боги.

– Так как бессмерное не гибнет, то и душа, коль скоро она бессмертна, также не уничтожается?

– Вне всякого сомнения.

– Следовательно, при приближении смерти к человеку его смертное начало, очевидно, умирает, бессмертное же, ускользнув от смерти, остается целым и невредимым и отходит.

– По-видимому, да.

– Таким образом, Кебет, – сказал Сократ, – душа более, чем что-либо, бессмертна и не уничтожается, и наши души действительно будут находиться в Аиде.

– Сократ, я не могу ничего возразить против этого, – заметил Кебет, – ни относиться с недоверием к твоим словам. Но если Симмий или кто иной может представить какие-либо возражения, пусть он о них не умалчивает. Я не знаю, на какое другое более удобное время, чем настоящее, можно было бы отложить беседу об этом предмете, если кому желательно поговорить о нем и послушать.

– Нет, после того, что было сказано теперь, – заметил Симмий, – и я не могу дальше сомневаться. Но так как предмет, исследуемый нами, обширен, так как приходится считаться с человеческой слабостью, я лично вынужден все еще питать некоторое сомнение в том, что сказано.

– Ты прав, Симмий, – сказал Сократ. – Не только это, но также и наши прежние предположения, если только они вам кажутся верными, должны быть все-таки рассмотрены еще точнее. Если вы достаточно расчлените их, то, думается, будете в состоянии последовать и за моими [делаемыми из этих предположений] заключениями, насколько вообще возможно человеку следовать за чем-нибудь. Если и тут все станет для вас ясным, то вам не придется уже производить никаких дальнейших изысканий.

– Правильно ты говоришь, – сказал Симмий.

57