Диалоги, которых не было

– Еще бы… Заметь себе, Вовчик, испанскими анчоусами и браконьерской паюсной икрой закусывают только обнаглевшие от вседозволенности паханы да совковые псевдоинтеллигенты-государственники. Мало-мальски уважающий себя либерал оперирует закусками свиными. А из свиных питерских закусок самая первая – это отварное поросячье рыло. Когда-то его великолепно приготовляли в ресторане при гостинице "Англетер".

Странное дело, но у меня создавалось полнейшее впечатление дежавю, как будто я играю в плохо поставленной старинной пьеске для двух актёров, причём хоть я и выучил свою роль буквально назубок, но временами отчего-то несу типичную отсебятину, и что совершенно удивительно – буквально не раскрывая собственного рта. Ещё более странным было то, что присутствующих, судя по всему, вполне это устраивало.

Меж тем из супницы поднимался ароматный пар, а увлечённый чревоугодием Веня, подцепив на вилку очередной розовый «пятак», торопливо отправлял его в рот и, проглотив, изрекал новую порцию наставлений и советов:

– Правильное питание, Вовчик, штука очень хитрая. Есть нужно уметь, а представь себе – большинство людей в нашей стране есть и вовсе не умеют. Нужно не только знать, что есть, но и когда, и с чем. К примеру, в каком сочетании лучше усваивается лососина, и каким «Божоле» следует запивать седло андалузского козла, – тут Веня многозначительно потряс трезубцем-вилкой с нанизанным на него поросячьим рылом, при этом забрызгав всё вокруг. – Ещё важнее, что ты при этом говоришь. То есть, если ты озаботился своим здоровьем, мой тебе совет, не говори за едой о России и о патриотах. И, боже тебя сохрани, не заходи до обеда в интернет.

– Да ведь других занятий для досуга нету, – вновь встрял в наш разговор прожорливый субъект, выпивая очередной бокал выдержанного виски.

– Вот ничем и не занимайся натощак. Просто считай, что ты ещё не человек до тех пор, пока в должной мере не насытился.

Закончив с поросятиной, Веня позвонил, и в бежевой портьере снова появился официант. Вене достался кусок осетрины с хреном, которая ему отчего-то не понравилась, а лысоватому обжоре – ломоть ростбифа. Слопав его, тот видимо почувствовал, что засыпает, и больше ничего уже не говорил.

Тем временем столовая наполнилась неприятным синим дымом с ароматом медленно тлеющей индийской конопли. Веня курил папироску, а лысый субъект дремал, уронив голову в полупустую тарелку с испанскими анчоусами.

– Шабли урожая 93-го года тоже приличное вино, – продолжал разглагольствовать Веня, – но только ведь и для него требуется соответствующая закусь. Ну, скажем, что-нибудь вроде «рокфора», а ещё лучше «блё де косс» или «дор-блю».

Глухой гул множества голосов донесся из отверстия вентиляционной трубы, оттуда же потянуло запахом прокисшего пива и фастфуда далеко не первой свежести.

Веня позвонил, и вошёл всё тот же официант. Интересно, у них что – другого нету?

– Э-э-э… Так что всё это означает, приятель?

– Опять заезжий гроссмейстер митинг несогласных готовит, – ответствовал служивый, невозмутимо собирая грязные тарелки со стола.

– Опять! – горестно воскликнул Веня, – ну, теперь, стало быть, пошло-поехало, пропал и этот город. Придется уезжать, но куда, спрашивается? Опять на опостылевшую Ривьеру? А здесь известно что, всё будет так же, как и три четверти века тому назад. Вначале каждую субботу митинг или марш, затем в общественных сортирах на Невском станут замерзать трубы… ну, и так далее. Крышка Петербургу!

– Ну, не всё так страшно, – невозмутимо констатировал официант, унося с собой груду тарелок и пустую супницу из-под поросячьих «пятаков».

– Да если бы не так! – возопил минутой ранее казавшийся вполне умиротворённым Веня, – ведь это же какой был город, вы поймите!

– Ты слишком мрачно смотришь на вещи, – возразил внезапно очнувшийся лысоватый субъект, из-под которого выдернули тарелку, – теперь совсем другие времена, да и сограждане наши, надо признать, очень сильно изменились.

– Вовчик, ведь ты же меня как облупленного знаешь, ну, на хрена же врать? Я человек, которого очень трудно провести на мякине. И вот тебе, к примеру, факт: бельевая верёвка во дворе нашего дома.

– Это интересно… – сказал ещё не вполне оклимавшийся после выпитого виски лысый, а я подумал: "Ерунда верёвка, не в верёвке счастье, но Веня-то, Веня – личность, ну просто выдающаяся!"

– Не угодно ли, бельевая верёвка. С пятьдесят третьего года живу я в этом доме. И вот, в течение этого времени до августа девяносто первого не было ни одного случая, подчеркиваю, ни одного, чтобы из нашего двора при незапертых воротах пропала хоть одна пара трикотажных кальсон. В августе девяносто первого в один прекрасный день пропали все кальсоны, в том числе две пары моих, три пары пожилого уролога из соседнего подъезда, не говоря уже о единственных хлопчатобумажных исподних нашего достославного дворника Димитрия. И с тех пор бельевая верёвка прекратила свое существование. Голубчик! Я не говорю уже о победе демократии, о торжестве либерализма… Но надо же меру знать! Ну, почему нельзя было оставить наши исподние в покое?