Синьора Никколини. Конечно, я расскажу вам, что случилось, поскольку вы каким-то образом сами узнали об этом. Меня удивило, что Джузеппе — так звали этого негодяя — иногда исчезал на несколько часов. В прошлую пятницу в полдень, когда я пошла на рынок, я увидела его у входа шепчущимся с доминиканским монахом. Это было, конечно, подозрительно, но тогда я не придала этому особого значения. Я просто подумала, что нужно проверить парня. Я положила одного из моих соколов в мешок и попросила отца Кастелли отправить его к нам, но так, чтобы он был адресован на ваше имя. Когда я услышала, что кто-то стучит в дверь, я послала Джузеппе открыть и через некоторое время сама пошла за ним. Сокол летал по коридору, а Джузеппе с окровавленными руками пытался поймать его. Теперь я была уже почти уверена, но у меня все же остались сомнения— возможно, он просто любопытен. Я решила сделать еще одну проверку — написала письмо архиепископу Аска-нио Пикколомини с отчетом о вашем здоровье, затем пролила на пол чернила, а письмо умышленно оставила на столе. Потом позвала Джузеппе, велела ему убрать и вышла на террасу. Я наблюдала за ним в свое маленькое венецианское зеркальце и увидела, что этот негодяй внимательно прочитал письмо и сделал пометки. Я совершенно уверилась в своих предположениях, но для окончательной проверки спросила его на следующий день: «Ты умеешь читать и писать?». Он ответил, что не может написать даже собственное имя. «Вон из моего дома! Мне не нужны такие болваны», — сказала я. Но право же, не знаю, зачем я надоедаю вам такой длинной историей.
Галилей. Вы вовсе не надоедаете мне. Из вашего рассказа я вижу, что вы, хотя и не изучали научный метод, имеете гораздо больше познаний о нем, чем все перипатетики [7] университета в Падуе. Что вы в действительности делали? Вы заметили, что Джузеппе исчезал, и захотели узнать, какова причина этого. Когда вы увидели, как он шептался с доминиканцем, вы выдвинули гипотезу, что Джузеппе шпион. И вы не стали ждать случайных подтверждений, а запланировали эксперимент с соколом. Вы сказали себе, что, если Джузеппе шпион, он откроет посылку. Так и случилось. Поверхностный мыслитель уже считал бы свои подозрения доказанными. Но вы задались следующим вопросом: можно ли объяснить поступок Джузеппе иначе, например тем, что он просто любопытен? Вы поняли, что, хотя опыт привел к результату, которого вы ждали, ответ еще не был окончательным. Поэтому вы запланировали другой опыт, с письмом. Результат опять оказался таким, которого вы ожидали. Вопреки всему вы сделали последнюю попытку — вы спросили его, умеет ли он читать и писать. Поскольку он отрицал свое умение, вы окончательно убедились, что он шпион, и выгнали его. Тот, кто хочет снять покрывала с тайн природы, в сущности должен делать то же самое. На основе наблюдений строится гипотеза, а затем она подтверждается хорошо запланированным экспериментом. Недостаточно подслушивать случайные слова природы, необходимо выспрашивать ее. Если опыт не дает результата, которого мы ожидали, наша гипотеза опровергается. Но даже если мы получили ожидаемый результат, гипотеза еще не доказана — необходимо спросить себя: можно ли объяснить этот результат как-нибудь иначе? Если мы находим другое объяснение и новая гипотеза отлична от первой, то нужно провести еще один эксперимент, чтобы решить, какая же из двух гипотез верна. Если результат второго эксперимента соответствует первой гипотезе и противоречит второй, последняя должна быть отброшена или по крайней мере изменена.
Синьора Никколини. Но в таком случае процесс никогда не кончится, потому что всегда можно найти самые запутанные объяснения для каждого эксперимента. Например, мы можем объяснить любопытством тот факт, что Джузеппе прочитал письмо. Но этого недостаточно, чтобы объяснить, почему он скопировал письмо. Конечно, я могу найти другое объяснение, например что ему понравился стиль моего письма. Возможно, он просто боялся, что я дам ему работу переписчика. Значит ли это, что гипотезы должны только опровергаться, но никогда не могут быть доказаны?
Галилей. Нет. После каждого противоречивого эксперимента мы должны изменить неправильную гипотезу и тем самым ликвидировать противоречие. Но каждый эксперимент, приводящий к исходу, которого мы ожидали на основании нашей гипотезы и который несовместим с противоположной гипотезой (если она остается неизменной), подтверждает пашу гипотезу. Множество согласующихся экспериментов убеждает нас в том, что наша гипотеза справедлива, даже если у нас нет решающего доказательства.
Синьора Никколини. Теперь я начинаю понимать. Если я ставлю заплату на старую, изношенную рубашку только для того, чтобы тотчас же разорвать ее в каком-нибудь другом месте, в конце концов я понимаю, что лучше просто выбросить ее. Но вы все еще не ответили мне. Как можем мы быть абсолютны уверены, что наша гипотеза действительно верна?
