Читаем Диалоги об Атлантиде полностью

Сокр. Уж конечно угодно. Ведь мы, умнейший человек, были так неумны, пока ты не сказал нам об этом, что думали обо мне и тебе, будто каждый из нас есть один; а это значит, что каждый из нас есть что-то, и что следовательно, каждый – не оба; потому что мы – не один, а два. Так простодушны были мы! Но вот теперь ты уж научил нас, что если мы два – оба, то необходимо быть двумя и каждому из нас; а когда каждый – один, – необходимо быть одним и обоим; ибо сплошному бытию сущности, по мнению Иппиаса, иначе быть невозможно, но что́ – оба, то – и каждое, и что́ – каждое, то – оба. Теперь уже я сижу здесь, убежденный тобою. Напомни же мне сперва, Иппиас, один ли мы – я и ты, или ты – два, и я – два?

Ипп. Что ты говоришь, Сократ?

Сокр. То, что говорю: ведь боюсь говорить ясно, чтобы ты не рассердился, когда что-нибудь покажется сказанным на твой счет. Однако ж скажи мне, каждый из нас – не один ли и не имеет ли свойства быть одним?

Ипп. Конечно.

Сокр. Если же один, то каждый из нас не есть ли нечет? Или единицы не почитаешь нечетом?

Ипп. Почитаю.

Сокр. Так не нечет ли и оба мы – двое?

Ипп. Невозможно, Сократ.

Сокр. Напротив, оба-то – четы. Не так ли?

Ипп. Конечно.

Сокр. Но так как оба мы четы, то и каждый из нас есть чет?

Ипп. Ну, нет.

Сокр. Стало быть, нет крайней необходимости, как ты теперь же говорил, чтобы что́ оба, то был и каждый, или что́ – каждый, то были бы оба.

Ипп. Да не это, а то, что я прежде говорил.

Сокр. Довольно, Иппиас; любо, когда и одно так представляется, хотя бы другое было и нетаково. Ведь я уже говорил, если помнишь, с чего началась эта речь, что удовольствия чрез зрение и чрез слух прекрасны не тем, что́ которому-либо из них свойственно, а обоим нет, или что обоим свойственно, а которому-либо нет, но тем, что́ свойственно как обоим, так и каждому порознь. Да ты сам тогда соглашался, что и оба эти удовольствия, и каждое порознь – прекрасны. Посему-то я думал, что если оба они прекрасны, то должны быть прекрасными именно поэтому – по заключающейся в обоих сущности, а не по тому, чего в котором-либо из них недостает. Так я думаю и теперь. Скажи же мне как бы сначала: удовольствие чрез зрение и удовольствие чрез слух, если оба они прекрасны и каждое порознь, – не в обоих ли их, и не в каждом ли порознь заключается то, что делает их прекрасными?

Ипп. Конечно.

Сокр. И не потому ли они прекрасны, что как то и другое, так и оба суть удовольствие? Или поэтому-то и все другие были бы нисколько не меньше их прекрасны? Ведь если помнишь, последние представлялись нисколько не меньше удовольствиями.

Ипп. Помню.

Сокр. А между тем мы говорили, что эти-то потому прекрасны, что получаются чрез зрение и слух.

Ипп. Так и было сказано.

Сокр. Смотри же, правду ли я говорю. Говорено было, сколько я помню, что приятное прекрасно, но не всякое, а получаемое чрез зрение и слух.

Ипп. Правда.

Сокр. Так это-то свойство принадлежит ли обоим, а каждому порознь не принадлежит? ибо каждое-то из них порознь, как и прежде было говорено, бывает не чрез оба: ведь оба, конечно, чрез оба, но каждое порознь – нет. Так ли это?

Ипп. Так.

Сокр. Стало быть, каждое из них порознь не тем прекрасно, что не принадлежит каждому; ибо оба не принадлежат каждому порознь: так что самые-то оба можно назвать прекрасными по предположению, а каждое порознь невозможно. Или как скажем? не необходимо ли?

Ипп. Видимо.

Сокр. Итак, оба мы назовем прекрасными, а каждое порознь не назовем?

Ипп. Что же мешает?

Сокр. Мне кажется, мешает то, друг мой, что у нас были такие принадлежности каждого порознь, которые, если содержатся в обоих, то и в каждом порознь, а когда в каждом порознь, то и в обоих, – вообще всё, что ты исследовал. Не так ли?

Ипп. Да.

Сокр. А что я-то опять исследовал, – нет. И к этому относились – каждое само по себе и оба. Не так ли?

Ипп. Так.

Сокр. На которой же стороне, Иппиас, кажется тебе, прекрасное? на той ли, которую ты определил? Если, то есть, я силен и ты, то и оба; если я справедлив и ты, то и оба, а когда оба, то и каждый порознь? Таким же образом, если я прекрасен и ты, то и оба, а когда оба, то и каждый порознь? Или ничто не мешает, чтобы, когда оба образуют какой-нибудь чет, – взятые порознь, они образовали то нечет, то чет, и чтобы, когда, взятые порознь, они невыразимы, – став в соединении обоими, сделались то выразимыми, то опять невыразимыми[444], – и таких вещей, как я сказал, носящихся предо мною, бесчисленное множество? Так на которой стороне положишь ты прекрасное? Относительно к нему не то же ли представляется и тебе, что мне? Ведь мне кажется большою нелогичностью, что когда оба мы прекрасны, каждый порознь – нет, или – каждый порознь прекрасен, а оба – нет. Равным образом и другое подобное. Так ли скажешь, как я, или по-прежнему?

Ипп. Так и я, Сократ.

Перейти на страницу:

Все книги серии Эксклюзивная классика

Кукушата Мидвича
Кукушата Мидвича

Действие романа происходит в маленькой британской деревушке под названием Мидвич. Это был самый обычный поселок, каких сотни и тысячи, там веками не происходило ровным счетом ничего, но однажды все изменилось. После того, как один осенний день странным образом выпал из жизни Мидвича (все находившиеся в деревне и поблизости от нее этот день просто проспали), все женщины, способные иметь детей, оказались беременными. Появившиеся на свет дети поначалу вроде бы ничем не отличались от обычных, кроме золотых глаз, однако вскоре выяснилось, что они, во-первых, развиваются примерно вдвое быстрее, чем положено, а во-вторых, являются очень сильными телепатами и способны в буквальном смысле управлять действиями других людей. Теперь людям надо было выяснить, кто это такие, каковы их цели и что нужно предпринять в связи со всем этим…© Nog

Джон Уиндем

Фантастика / Научная Фантастика / Социально-философская фантастика

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
100 легенд рока. Живой звук в каждой фразе
100 легенд рока. Живой звук в каждой фразе

На споры о ценности и вредоносности рока было израсходовано не меньше типографской краски, чем ушло грима на все турне Kiss. Но как спорить о музыкальной стихии, которая избегает определений и застывших форм? Описанные в книге 100 имен и сюжетов из истории рока позволяют оценить мятежную силу музыки, над которой не властно время. Под одной обложкой и непререкаемые авторитеты уровня Элвиса Пресли, The Beatles, Led Zeppelin и Pink Floyd, и «теневые» классики, среди которых творцы гаражной психоделии The 13th Floor Elevators, культовый кантри-рокер Грэм Парсонс, признанные спустя десятилетия Big Star. В 100 историях безумств, знаковых событий и творческих прозрений — весь путь революционной музыкальной формы от наивного раннего рок-н-ролла до концептуальности прога, тяжелой поступи хард-рока, авангардных экспериментов панкподполья. Полезное дополнение — рекомендованный к каждой главе классический альбом.…

Игорь Цалер

Биографии и Мемуары / Музыка / Прочее / Документальное
Искусство кройки и житья. История искусства в газете, 1994–2019
Искусство кройки и житья. История искусства в газете, 1994–2019

Что будет, если академический искусствовед в начале 1990‐х годов волей судьбы попадет на фабрику новостей? Собранные в этой книге статьи известного художественного критика и доцента Европейского университета в Санкт-Петербурге Киры Долининой печатались газетой и журналами Издательского дома «Коммерсантъ» с 1993‐го по 2020 год. Казалось бы, рожденные информационными поводами эти тексты должны были исчезать вместе с ними, но по прошествии времени они собрались в своего рода миниучебник по истории искусства, где все великие на месте и о них не только сказано все самое важное, но и простым языком объяснены серьезные искусствоведческие проблемы. Спектр героев обширен – от Рембрандта до Дега, от Мане до Кабакова, от Умберто Эко до Мамышева-Монро, от Ахматовой до Бродского. Все это собралось в некую, следуя определению великого историка Карло Гинзбурга, «микроисторию» искусства, с которой переплелись история музеев, уличное искусство, женщины-художники, всеми забытые маргиналы и, конечно, некрологи.

Кира Владимировна Долинина , Кира Долинина

Искусство и Дизайн / Прочее / Культура и искусство