Читаем Диалоги об Атлантиде полностью

Сокр. Посему, скажет, из прочих удовольствий вы предызбираете эти удовольствия ради чего-то другого, а не ради того, что они удовольствия; вы видите в обоих нечто такое, чем они отличаются от прочих, и на что смотря, называете их прекрасными. Вероятно, не ради того прекрасно удовольствие, получаемое чрез зрение, что оно получается чрез зрение; ибо если бы оно было прекрасно по этой причине, то другое удовольствие, получаемое чрез слух, не было бы прекрасно, так как оно получается не чрез зрение. – Скажем ли: правду говоришь?

Ипп. Конечно скажем.

Сокр. И опять удовольствие, получаемое чрез слух, не ради того прекрасно, что получается чрез слух; ибо иначе оно не было бы прекрасно чрез зрение, которого удовольствие не чрез слух. Истину ли, скажем, Иппиас, говорит тот человек, говоря таким образом?

Ипп. Истину.

Сокр. И однако ж, оба эти удовольствия, как говорите, прекрасны. – Говорим ведь?

Ипп. Говорим.

Сокр. Стало быть, они имеют нечто тожественное, что делает их прекрасными, нечто общее, находящееся нераздельно в обоих и в каждом из них порознь; ибо не иначе, вероятно, и оба они, и взятые отдельно, могли бы быть прекрасными. – Отвечай мне, как бы ему.

Ипп. Отвечаю: и мне тоже кажется, что́ ты говоришь.

Сокр. Стало быть, если оба эти удовольствия, взятые вместе, имеют какое-нибудь свойство, а которое-нибудь отдельно не имеет его, то не по этому, конечно, свойству они будут прекрасны?

Ипп. Да как это возможно, Сократ, чтобы, тогда как ни то ни другое удовольствие не имеют какого-нибудь такого свойства, то самое свойство, которого нет ни в том ни в другом, было потом свойством обоих?

Сокр. Тебе не кажется?

Ипп. Я никак не могу понять ни природы этих удовольствий, ни значения настоящих слов.

Сокр. Как приятно, Иппиас! А ведь мне, должно быть, представляется, что я что-то вижу таким, хотя, если ты находишь это невозможным, вовсе ничего не вижу.

Ипп. Не то что, должно быть, видишь, Сократ, а намеренно не хочешь видеть.

Сокр. Да, конечно; чего-то пред моею душою носится много, но я не верю этому; потому что не представляешь того же ты – человек, своею мудростью выработавший уже кучу денег, тогда как я, напротив, никогда ничего не выработал, и думаю в себе, друг мой, не шутишь ли ты надо мною, и не забавляешься ли обманыванием меня. Это мне очень часто приходит в голову.

Ипп. Никто лучше тебя не узнает, Сократ, шучу ли я или нет, если решишься говорить, что́ носится пред тобой. Тогда ведь откроется для тебя, что в твоих словах нет ничего; потому что никогда не найдешь, чтобы, чего не имеем ни ты, ни я, то самое имели оба мы.

Сокр. Как ты говоришь, Иппиас? Может быть, твои слова и значат что-нибудь, да я не понимаю. Но послушай меня, не будет ли яснее, что хочу я сказать. Ведь мне представляется возможным, чтобы то, что́ не есть ни я и мне не свойственно, ни ты, было свойственно обоим нам. И другое опять: чтобы свойственное обоим нам не принадлежало никоторому из нас.

Ипп. Опять чудеса в твоем ответе, Сократ, и еще больше их, чем перед этим. Вникни-ка: если оба мы справедливы, то не каждый ли из нас тоже? или, если каждый из нас несправедлив, то не оба ли также? либо, когда оба здоровы, то и не каждый ли? Равным образом, если каждый из нас захворал, поранен, ушибся, либо потерпел что другое, – не потерпели ли мы того же самого и оба? Да и это: если оба мы золотые, или серебряные, или из слоновой кости, или, когда угодно, благородные, мудрые, почтенные, старые, молодые, либо что хочешь другое, между людьми бывающее; то не по крайней ли необходимости и каждый из нас есть то же самое?

Сокр. Без сомнения так.

Ипп. Ну так вот, Сократ; на целое-то в вещах ты не смотришь, равно как и те, с которыми у тебя обыкновенно бывает разговор. Взяв прекрасное, вы пробуете его и каждое сущее рассекаете своими речами. Поэтому великая и сплошная по природе целость сущности скрывается от вас. То же скрылось от тебя и теперь; так что свойство или сущность ты почитаешь чем-то либо в обоих находящимся, а в каждом нет, либо опять в каждом находящимся, а в обоих нет. Так-то вы нелогичны, неосмотрительны, простоумны и не рассудительны!

Сокр. Наше дело, Иппиас, таково, что, по ежедневной в народе пословице, не то делай, что хочется, а что можется[443]. Но ты своими внушениями всегда помогаешь нам. Вот и теперь, прежде чем тобою внушено, что мы были простоумны, я хотел показать тебе еще больше, сказав, как мы рассуждаем об этом. Или не говорить?

Ипп. Ты будешь говорить знающему, Сократ; потому что я знаю, каков тот, кто ведет свою речь о чем бы то ни было. Впрочем, если тебе угодно, говори.

Перейти на страницу:

Все книги серии Эксклюзивная классика

Кукушата Мидвича
Кукушата Мидвича

Действие романа происходит в маленькой британской деревушке под названием Мидвич. Это был самый обычный поселок, каких сотни и тысячи, там веками не происходило ровным счетом ничего, но однажды все изменилось. После того, как один осенний день странным образом выпал из жизни Мидвича (все находившиеся в деревне и поблизости от нее этот день просто проспали), все женщины, способные иметь детей, оказались беременными. Появившиеся на свет дети поначалу вроде бы ничем не отличались от обычных, кроме золотых глаз, однако вскоре выяснилось, что они, во-первых, развиваются примерно вдвое быстрее, чем положено, а во-вторых, являются очень сильными телепатами и способны в буквальном смысле управлять действиями других людей. Теперь людям надо было выяснить, кто это такие, каковы их цели и что нужно предпринять в связи со всем этим…© Nog

Джон Уиндем

Фантастика / Научная Фантастика / Социально-философская фантастика

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
100 легенд рока. Живой звук в каждой фразе
100 легенд рока. Живой звук в каждой фразе

На споры о ценности и вредоносности рока было израсходовано не меньше типографской краски, чем ушло грима на все турне Kiss. Но как спорить о музыкальной стихии, которая избегает определений и застывших форм? Описанные в книге 100 имен и сюжетов из истории рока позволяют оценить мятежную силу музыки, над которой не властно время. Под одной обложкой и непререкаемые авторитеты уровня Элвиса Пресли, The Beatles, Led Zeppelin и Pink Floyd, и «теневые» классики, среди которых творцы гаражной психоделии The 13th Floor Elevators, культовый кантри-рокер Грэм Парсонс, признанные спустя десятилетия Big Star. В 100 историях безумств, знаковых событий и творческих прозрений — весь путь революционной музыкальной формы от наивного раннего рок-н-ролла до концептуальности прога, тяжелой поступи хард-рока, авангардных экспериментов панкподполья. Полезное дополнение — рекомендованный к каждой главе классический альбом.…

Игорь Цалер

Биографии и Мемуары / Музыка / Прочее / Документальное
Искусство кройки и житья. История искусства в газете, 1994–2019
Искусство кройки и житья. История искусства в газете, 1994–2019

Что будет, если академический искусствовед в начале 1990‐х годов волей судьбы попадет на фабрику новостей? Собранные в этой книге статьи известного художественного критика и доцента Европейского университета в Санкт-Петербурге Киры Долининой печатались газетой и журналами Издательского дома «Коммерсантъ» с 1993‐го по 2020 год. Казалось бы, рожденные информационными поводами эти тексты должны были исчезать вместе с ними, но по прошествии времени они собрались в своего рода миниучебник по истории искусства, где все великие на месте и о них не только сказано все самое важное, но и простым языком объяснены серьезные искусствоведческие проблемы. Спектр героев обширен – от Рембрандта до Дега, от Мане до Кабакова, от Умберто Эко до Мамышева-Монро, от Ахматовой до Бродского. Все это собралось в некую, следуя определению великого историка Карло Гинзбурга, «микроисторию» искусства, с которой переплелись история музеев, уличное искусство, женщины-художники, всеми забытые маргиналы и, конечно, некрологи.

Кира Владимировна Долинина , Кира Долинина

Искусство и Дизайн / Прочее / Культура и искусство