Диалоги об Атлантиде

Теперь будет естественно и уместно поставить на вид и обратную сторону дела, – именно, сказать о врачевании тел и мыслительных сил, какими, т. е., средствами они поддерживаются; потому что приличнее вообще направлять внимание на доброе, нежели на злое. Доброе ведь всё прекрасно, прекрасное же не может не быть соразмерно. Значит, и в животном, чтобы оно было прекрасно, надо допустить соразмерность. Между тем соразмерность в малых вещах мы различаем и рассчитываем, а в важнейших и величайших упускаем совсем из виду. Так, что касается здоровья и болезней, добродетелей и пороков, нигде соразмерность и несоразмерность не важны в такой степени, как в отношениях самой души к самому телу. Но мы на это не смотрим, и не хотим понять, что, когда относительно слабый и ничтожный (телесный) вид носит в себе сильную и во всех отношениях великую душу или когда оба эти вида соединяются при обратных свойствах, животное в своем целом уже не прекрасно, – потому что не отвечает условиям соразмерности в самом главном; – при противном тому строении животного, для человека, способного это различать, не может быть предмета прекраснее его и привлекательнее. Представим себе, например, тело со слишком длинными ногами или несоразмерное вследствие какого-нибудь другого излишества: оно было бы и безобразно, и кроме того, подвергая себя, при общей работе (всех членов), усиленному труду, частым напряжениям и, вследствие своей неуклюжести, даже падениям, создавало бы само для себя бездну неудобств. То же надобно думать и об этом двухстороннем существе, которое мы называем животным: душа, преобладающая над телом, когда волнуется страстью, потрясает изнутри весь телесный состав животного и наполняет его болезнями; если углубляется с напряжением в какие-нибудь науки и исследования, расплавляет тело; наконец, когда учит и препирается при помощи речей публичных или частных, рождающимся при этом задором и соревнованием воспламеняет его и разрешает, – так что производит истечения, которыми обманывает очень многих так называемых врачей, заставляя их приписывать всё причинам противоположным. Если же, напротив, большое, преизбыточествующее над душою тело соединяется от природы с малым и слабым умом; то, при двух прирожденных человеку видах пожеланий, – пожелании пищи, исходящем от тела, и пожелании разумности, исходящем от божественного в нас начала, – движения природы более сильной, стремясь одержать верх и расширяя свое влияние, тем самым природу душевную делают тупой, несмыслящей, беспамятной и порождают величайшую из всех болезней – невежество. И одно средство служит против того и другого зла: не приводить в движение ни души без тела, ни тела без души, чтобы, взаимно ограничиваясь, они приходили к равновесию и здоровью. Поэтому человек, изучающий науки или напрягающий свой ум над какими-нибудь другими занятиями, обязан отдавать природе должное и движением телесным, упражняясь в гимнастике; а кто, наоборот, ревностно развивает свое тело, тот пусть отплачивается движениями души, занимаясь сверх того музыкою и всем, что относится к философии, – если хочет справедливо прослыть человеком не только красивым, но и нравственно добрым. Такие же меры попечения нужно принимать и в отношении частей, подражая при этом образу вселенной. Ведь тело то разгорячается, то остывает внутренно под влиянием того, что в него входит, от внешних же причин то сохнет, то увлажняется, также испытывает все последствия этих перемен, под действием обоих указанных движений; и если кто предает тело в состоянии полного покоя этим движениям, оно уступает силе и разрушается. Но если кто, напротив, подражая тому, что назвали мы кормилицею и воспитательницею мира, пуще всего, никогда не оставляет своего тела в покое, но приводит его в движение, сообщая ему постоянно, по всему протяжению, некоторого рода сотрясения, чем воздерживает естественные в теле движения, направляющиеся снаружи и изнутри, и ровным сотрясением приводит в гармонический порядок, по взаимному сродству, блуждающие в области тела влияния и разрозненные частицы: тот, по общему закону, указанному нами выше для вселенной[134], не допустит, чтобы начала взаимно враждебные, соединяясь, порождали в теле распри и болезни; но сделает то, что соединятся начала именно дружественные и принесут телу здоровье. Наилучшее из движений есть движение в себе самом и от себя, потому что оно ближе всех подходит к движению и мысли и вселенной; ниже его – то, которое производится силою чего-либо другого; самое же низшее – это движение, возбуждающее тело силою другого, в той или другой его части, когда само оно лежит и находится в покое. Поэтому из способов очищения и укрепления тела наилучший есть движение, сопряженное с гимнастическими занятиями; второй за ним – качание, как при морском плавании, так и при всякой вообще не требующей усилий езде; третий вид движения хотя и бывает полезен временем, если кто сильно в нем нуждается, но мимо этого условия человек здравомыслящий отнюдь не должен им пользоваться, – это вид врачебный, вид очищения тела при помощи лекарственных средств. Ведь болезни, если они не представляют больших опасностей, не должно раздражать лекарствами: ибо всё строение болезней в некотором роде сходно с природою животных. И состав этих последних слагается точно так же на известный, предуставленный для его жизни срок, как у целой породы, так и у каждого животного в отдельности, которое получает, при самом рождении, уже предограниченную жизнь, – если не принимать в расчет несчастий, истекающих от внешнего рока: ибо треугольники, образующие жизненную силу каждого животного, в самом начале, сряду же слагаются так, чтобы держаться только до известного времени, далее которого никто не мог бы продлить свою жизнь. Те же черты представляет и строение болезней. Если кто, вопреки предопределенным для болезней срокам, будет портить его лекарствами, болезни легко обращаются из малых в большие и из редких в частые. Потому на все подобные явления надо действовать мерами диетическими, насколько позволяет это нам время, а не раздражать лекарствами и без того упорное зло.