Диалоги с Евгением Евтушенко

…Я, между прочим, был тогда секретарем комсомольской организации Союза писателей. Это была смехотворная организация, потому что я ничем больше, как добыванием разрешения на аборт для официанток ресторана, и не занимался. Они были членами моей организации, а комсомольского возраста писателей почти не было. Так что ко мне пристали: вызвал секретарь парткома нашего Сытин – неизвестно откуда появившийся, с бородочкой такой, ложный гном из «Белоснежки и семи гномов», фальшивый насквозь человек – и стал от меня требовать, чтоб я выступил от молодежи против Пастернака. Я сказал, что ни в коем случае этого не буду делать. Я спросил: «А вы читали „Доктора Живаго“?» Он: «Я не читал, но…» Я говорю: «А я читал». – «А откуда вы его взяли?» – «А мне Борис Леонидович дал почитать». – «Ну и что?» Я говорю: «Ничего общего это не имеет с тем, что говорят о романе. Там ничего нет оскорбляющего родину. Абсолютно».

Волков: А вам, кстати, роман-то понравился?

Евтушенко: Нет. Мы тогда увлекались Ремарком, Хемингуэем – рубленой прозой. Сейчас я просто обожаю этот роман! А тогда… Я дал тогда Пастернаку обещание, что утром приеду вернуть ему рукопись.

Волков: Он дал ее только на ночь?

Евтушенко: Ну конечно. Я пролистал, и мне роман показался очень старомодным. Никакой контрреволюции я не увидел, да и не было там ее – просто было показано, что в Гражданской войне по обе стороны были хорошие люди. И жестокость по обе стороны была. Но мы тогда болели модернизмом, у нас были другие эстетические идеалы, и я Пастернаку сказал: «Борис Леонидович, мне ваши стихи больше нравятся».

Он расстроился жутко.

Волков: Ему в это время уже гораздо больше нравилась его проза.

Евтушенко: Ну конечно, последние вещи. Но я не мог ему врать! Но и не сказал ни одного плохого слова.

Волков: А Вознесенский как отреагировал на роман? Небось, ему Пастернак тоже давал читать?

Евтушенко: Этого я не знаю, я с ним не говорил о романе тогда. Мы не настолько были еще близки. Но знаю, что и я, и он написали стихи на смерть Пастернака. Только он дал подзаголовок «Памяти Толстого», а я договорился с вдовой поэта Владимира Луговского и перепосвятил ему стихотворение «Ограда», посвященное Пастернаку. Там совершенно явно были эти две сосны[36] и так далее…

Волков: Переделкинские, да? Там, где Пастернака похоронили.

Евтушенко: И все это понимали, да. Я попросил разрешения у вдовы Луговского, и она сказала: «Володе очень бы это понравилось». Ну потом это было секретом полишинеля, все понимали, о чем стихи.

Волков: Тогда все читали между строк с большим умением…

Евтушенко: Короче говоря, начали меня таскать из одного кабинета в другой. Сытин потащил – это любопытный эпизод – к секретарю Московского комитета комсомола. Мосин его фамилия была. Он был секретарь по идеологии. И Сытин там напал на меня: «Вот что делается с нашей молодежью, посмотрите! Этот человек – секретарь комсомольской организации Союза писателей. И он отказывается выступать!» Я Мосина опять же спросил: «А вы читали роман?» – «Нет, я не читал. А вы читали?» Я говорю: «Да, читал, и у меня есть свое мнение. Я не нашел там ничего, что было бы против родины нашей. Пастернак – великий поэт. И всё это забудется». Так я ему и сказал сразу: «Это забудется, а Пастернак останется навсегда великим поэтом».

Волков: Хрущев ведь пожалел в конце жизни, что устроил такую свистопляску вокруг его дела.

Евтушенко: Ну, это потому, что Хрущеву «Доктора Живаго» подкинули на остров Бриони, когда он ездил к Тито[37]. Когда у него на тумбочке оказался полный текст. На самом деле все члены политбюро читали только…

Волков: …выдержки.

Евтушенко: Тридцать пять страничек. Я держал в руках эту брошюрку.

Волков: Ну а с другой стороны, сами посудите, кто из политических лидеров читает полные тексты? Они все читают отжимки.

Евтушенко: А этот Мосин – вот представьте себе – вдруг одернул Сытина: «Ну что же, Женя искренне поступил с нами. Он сказал, что прочитал „Живаго“. Мы с вами действительно оба его не читали. Он сказал нам свое мнение…»

Волков: Даже сейчас это трудно поставить в контекст того времени. А что он, по-вашему, имел в виду? Вроде бы не полагалось тогда иметь своего мнения ни под каким видом? А вот для Евтушенко оказалось все-таки место…

Евтушенко: Вы знаете, а он задумался. Потому что прошло много времени, и Мосин этот оказался снятым с поста. Может быть, это Сытин на него настучал, я уверен просто. Потом Мосин работал в сельскохозяйственном отделе ЦК. И однажды я ходил с какой-то жалобой в ЦК на цензуру, зашел в буфет – и встретил его в буфете. Совершенно случайно. Я его узнал, он меня – и вдруг радостно так подошел ко мне: «Вот видите, вы оказались правы с Пастернаком! И знаете, я после этого вас начал читать».