Реакция самого Доннера после проигранного матча: «Я сдал последнюю партию, пожал руку сопернику и поздравил его в лучших англосаксонских традициях. После чего помчался домой, где, рыча и стеная, бросился на кровать, зарылся в подушки и натянул одеяло поверх головы. Три дня и три ночи меня посещали Эринии[ 29 ] затем я взял себя в руки, поднялся с постели, поцеловал жену и обозрел положение дел. Я проиграл этот матч! Если бы кто-нибудь сказал мне это до его начала, я рассмеялся бы ему в лицо. Вот что явилось причиной моего проигрыша: я, попросту говоря, ужасно недооценил Рея. Он играет в логические шахматы. Хотя довольно часто разыгрывает дебют вызывающе, теорию он знает хорошо. Он не делает грубых ошибок. Он точно защищается. Он не боится рисковать. Так в шахматы за последние двадцать лет в Голландии еще не играли. Можно сказать, что Рей играет уже на гроссмейстерском уровне. Его оценка позиции трезва, он прекрасно видит тактику, и в матче я почувствовал это на собственной шкуре».
Но если проигрыш Рею с минимальным счетом Доннер, расточая комплименты сопернику и косвенно себе самому, еще мог перенести, новый успех того — дележ в Канаде первого места с самим чемпионом мира... нет, это было уже чересчур.
В следующем чемпионате страны Доннер не участвовал, в то время как молодежь продолжила победное шествие. Наряду с Реем и Тимманом, игравшим всё сильнее и сильнее, появились новые имена. В списке, составленном отборочной комиссией, имя Доннера значилось на шестом месте. Внезапно он в сорок пять лет, находясь по всем параметрам человеческой жизни еще в расцвете сил, оказался отодвинутым на вторые роли.
Через полтора года Тимман выиграл турнир в Гастингсе, в очередном чемпионате Голландии победил я. В конце концов гроссмейстером, пусть не таким сильным, стал и Рей, сам Доннер играл всё реже и хуже, и обнаружилось, что соперничество за шахматной доской отошло для обоих на второй план. Шахматные сражения и былые размолвки растворились в дымке времени, оставшись в памяти как состояние борьбы и вдохновения, владевшее когда-то обоими. Разница в годах постепенно сгладилась, и они вместе уже обсуждали молодых, таких других и непохожих.
Явление это не ною. Не секрет, что самые сильные шахматисты далеко не всегда являются друзьями в жизни. Можно вспомнить Ботвинника и Смыслова, их борьбу за мировое первенство в 50-х годах, напряженные отношения в то время — и дружеские беседы, регулярные звонки и поздравления с праздниками и днями рождения, совместное пребывание в качестве почетных гостей на турнирах десятилетия спустя.
Конфронтация между Карповым и Каспаровом в 80-х годах выходила порой далеко за пределы шахматной доски. Отношения двух выдающихся чемпионов были тогда на редкость острыми и непримиримыми, и кто бы мог подумать, что двадцать лет спустя Анатолий Карпов на закрытии чемпионата России с улыбкой и теплыми словами будет вручать приз своему бывшему недругу и сопернику, а тот с благодарностью принимать его. Ушли в прошлое распри и обиды, но навсегда остались полторы сотни партий их незабываемых матчей, ставших одним из самых волнующих событий в истории шахмат 20-го века.
Читая юмореску Доннера, порой думаешь, что автор ничего не принимает всерьез и потешается не над собой, а над своим двойником — зубоскалом и клоуном. Но, иронизируя и улыбаясь, он пишет на самом деле о том, что знакомо любому шахматному профессионалу: понимание того, что успех коллеги лишает тебя приза, приглашения на очередной турнир, выбивает из состава сборной, отодвигает в тень.
Ревнивым взором оглядывает шахматист чужие достижения, ощущая неприятный холодок, когда слышит о победе конкурента. Это чувство досады, вызванное успехом другого, вообще присуще человеку и старо как мир, недаром пословица говорит о том, что зависть прежде нас родилась.
«Всякий раз, когда моему другу везет, — признавался один известный писатель, — во мне что-то умирает». Старинная немецкая пословица гласит, что самая чистая радость — это радость, которую нам приносит неприятность других. Тот же мотив можно найти и в современной шутке: своих неприятностей хоть отбавляй, а тут еще сосед машину выиграл.
Не раз играя на олимпиадах за сборную Голландии, я видел, как смотрит порой со стороны на мою позицию кое-кто из коллег по команде. Казалось бы, противоречие: с одной стороны, желание успеха своей сборной, с другой — через неделю Олимпиада кончится и начнется обычная профессиональная жизнь с приглашениями на турниры, на сеансы, в ту же сборную, наконец. И поражение члена команды — бывшего и будущего конкурента — только повышает твои собственные шансы. Не думаю, что я обладал какой-то сверхчувствительностью; такого рода взгляды, уверен, знакомы шахматистам любой команды, за которую выступают профессионалы. Да я и сам, если разобраться, не смотрел ли иногда на партии своих коллег тем же двойным зрением?