Диалоги с шахматным Нострадамусом

Трагедия шахматиста заключается в том, что, несмотря на полную самоотдачу, абсолютный режим и искреннюю любовь к игре, успехи у него будут встречаться всё реже и реже, а число неудач возрастет. Но, может быть, он утешится, взяв себе за образец японского самурая, хорошо знавшего: сколько бы сражений он ни выиграл и как бы много наград ни получил, в конце его ждет трагическая судьба. И судьба эта не будет результатом ошибки или невезения (хотя и это может иметь место), — трагичность заключена в самом сценарии человеческой жизни. Так и шахматист - презрев мысли о том, что ожидает его в будущем, должен смело смотреть в глаза настоящему, просто наслаждаясь оригинальной идеей, красивым маневром, новым турниром. Выпавшему мгновению сыграть партию в шахматы.

В любой области только фанатично преданные делу люди могут добиться больших высот. Даже замечательный талант без страстного желания превращается в посредственность. Великим же делает только редкое соединение таланта и фанатизма. Но за подчинение жизни только одной цели надо платить, жертвуя чем-то другим, и вопрос: что же правильно? — сводится к вечному вопросу о смысле жизни самой.

Х . Доннер. Откровения от Иоханнеса

Через несколько мгновений после того как мой противник сделал свой тридцатый ход, отключился свет. От чьего-то глубокого дуновения все огни в Сьенфуэгосе были потушены, и мы оказались в кромешной тьме. Даже человек с очень слабо развитым воображением понял бы сокровенный смысл случившегося: сама природа содрогнулась под тяжестью греха, совершенного моим соперником своим последним ходом. (То, что я на Кубе был настроен апокалиптически, объясняется не только моим подавленным настроением вследствие неудачной игры в турнире. Скорее причина лежит в другом: там я известен под именем Иоханнеса Доннера, которое они попросту переписали из моего паспорта. Что ж, это имя, которого я не должен стыдиться. Полагаю, что даже имя Родригеса — Орест уступает Иоханне-су: ведь именем Иоханнес я обязан «Откровениям Иоанна Богослова», и оно уж никак не хуже какого-нибудь Фридриха.)

«И услышал я, Иоханнес, громкий удар грома и голос с Небес: «Ах». И солнце стало черным, и луна стала кровавой. И семь ангелов с семью скрипками вскричали «Ах», и четыре зверя вскричали «Ах», и 124 тысячи человек вскричали «Ах». И легла тишина на Небесах, и длилось всё это три часа. И ангел перенес меня на другой берег моря. Иувидеа я огромного зверя, выходящего из моря. И был этот зверь с семью головами и десятью рогами. И пасть у него была, как пасть льва, и говорил он гордо и богохульно. И была дана этому зверю сила вредить людям в течение времени, и другого времени, и еще половины времени. А имя зверя было по-еврейски Аввадон, а по-гречески Аполлион».

Отключение света явилось катастрофой для организаторов и судей. Вообще говоря, судьи на шахматных турнирах совершенно не нужны; их присутствие замечаешь только, когда они шипят публике: «Тишина!» да вырывают фигуры из рук игроков, после того как те закончили партию и намереваются приступить к анализу.

Но здесь они действительно столкнулись с проблемой, о которой ничего не сказано в регламенте соревнований. Организаторы связались с центральной подстанцией, но там обещали подачу электроэнергии не ранее чем через три часа.

Что делать? Оставалось еще полтора часа до первого контроля времени, и бьшо решено, не записывая хода, отложить все партии в положении, возникшем в тот момент, когда отключилось электричество. (Я был очень рад, что элетричество не отключилось на несколько секунд раньше.) Партии должны были быть продолжены в десять часов вечера. Нет никаких сомнений, что услышать об этом решении судейской коллегии моему сопернику было крайне .неприятно.

Кинтерос —молодой человек 24 лет от роду. Черные, блестящие глаза его и беспорядочно вьющиеся волосы некоторых девушек —увы, не самых некрасивых — совершенно сводят с ума. Вчера вечером я заметил его в баре с неописуемой красавицей. Она, кстати говоря, не была той же самой, в обществе которой находился Кинтерос двумя днями раньше, — та была с большим ртом и маленьким изящным носиком, — но на лице этой было то же самое выражение безграничного восхищения.

Не побоюсь ошибиться, если предположу, что Кинтерос на десять часов вечера имел совершенно другие планы, чем играть в шахматы с Иоханнесам Доннером. Для того чтобы насолить ему еще больше, я заметил, что крайне сожалею, что он на предыдущем ходу не сделал выигрывающий ход, который я ему, естественно, и сообщил. В этом случае я был бы вынужден немедленно сдать партию.

После анализа отложенного положения я пришел к выводу, что моя позиция всё еще совершенно проиграна, но, учитывая психологические, философ-ские и теологические факторы, надеялся на благополучный исход. Для выигрыша моему сопернику требовалось все же сделать пару точных ходов, и я сомневался, будет ли он в состоянии их найти. Действительность превзошла веемой ожидания. Делая ошибку за ошибкой, Кинтерос упустил сначала выигрыш, а потом и ничью.