Диалоги снаружи и внутри

О, утоли моя печали,
Вечерняя виолончель.
Будь монотонна лишь вначале
Всепонимающих ночей.
Среди распластанного быта,
Распавшегося бытия
Твоя пронзенная молитва,
Рыдательная лития…
Как голос медлен в небе медном,
Печали дщерь – виолончель,
Ты в сердце пламенном и бедном
Толкни заветную качель!..
Качай, и возноси, и милуй,
Запечатлей свою печать
Высокой музыкальной силой.
И утоли мою печаль.

Прямая речь Анатолий Пискунов. г. Москва

Я родился в Крыму, когда область находилась в составе России. Затем меня вместе с полуостровом переместили на Украину. В середине 80-х перебрался с семьей в Москву, где до сих пор и живу. Выпустил три книжки стихов: «И так недосягаем горизонт» (2006), «Весны сияющая бездна» (2012), «Ковчег XXI» (2014).

© Пискунов А., 2015

По земле

Ступай себе, – сказали, – с миром!
Дорогу выстлали пунктиром.
И я пошел куда глаза
глядят, упругий, как лоза.

– Давай, вперед, – велели, – с Богом!

Пути змеились за порогом,
и корабли, и поезда
несло неведомо куда.

Я шел, и полз, и плыл, и ехал.

И голоса, и шум, и эхо,
и перепалку зла с добром
ловил приемник под ребром.

Ах, эта скатертью дорожка,

и вслед ослепшее окошко,
и путь по местности земной
с ее лукавой кривизной…

Поэзия

Январь с его недобрыми богами оконная оплакивала
створка.
Пока богему нежили Багамы, поэты прозябали
на задворках.

Не надписи на банковском билете, не ласки

куршавельских содержанок, —
поэтов порождает лихолетье и приступы обиды
за державу.

Поэзия Сибирью прирастает и Старым укрепляется

Осколом.
На холоде тягучая, густая, не колой запивается —
рассолом.

Поэзия продукция изгнаний, напитков алкогольных

и солений…
Собою пересчитываю грани, углы тугие с иглами
вселенной.

Свистят пурги распущенные плети, звенят мороза

бронзовые розги.
Заходятся немеряно в поэте заплаканные дети
и подростки.

На небосводе строки многоточий. Уставилась

галактика недобро.
Душа моя стихами кровоточит, и ноют
переломанные ребра.

Трещит зима в березовых суставах.

Крещенская карга царит на свете.
Поэт озяб? Его согреет слава. Лавровым одеялом.
После смерти.

Зимнее утро

Ночь, охриплая собака, звезды, холод и века,
дочь бессонницы и мрака – среднерусская тоска.

А наутро – тучи в клочья, скрипы дворницких лопат,

речь воронья да сорочья – нарочита, невпопад.

Из подъезда, дверью гулкой салютуя декабрю,

выбираюсь на прогулку и рассвет благодарю

За старательных таджиков, расчищающих Москву.

А еще за что, скажи-ка? – да за то, что я живу

И донашивать ботинки, и протаптывать могу

первозданные тропинки в ослепительном снегу.

И за то, что, не дождавшись образумленной зари,

словно за ночь настрадавшись, угасают фонари.

Сирень цветет