Диана: одинокая принцесса

«В этом определенно есть горькая ирония судьбы – что мне пришлось похоронить двух своих детей, – с грустью в голосе скажет Фрэнсис. – Когда они умирали, я не могла ни увидеть их, ни прикоснуться к ним, ни поддержать их за руку»[14].

Чарльз, как и обещал, прилетел в Париж в шесть часов вечера и тут же направился сначала в посольство, а затем в больницу. Свои соболезнования ему выразили присутствовавшие там президент Французской Республики Жак Ширак, глава внешнеполитического ведомства Роббер Ведрен, министр внутренних дел Жан-Пьер Шевенеман и министр здравоохранения Бернар Кушнер.

«Меня поразила чуткость принца, – вспоминает руководитель пресс-службы больницы Тьерри Мересс. – Вся его забота и внимание были сосредоточены только на принцессе Уэльской»[15].

Чарльз поблагодарил всех на французском языке и один прошел в комнату, где лежало тело его бывшей супруги. Впоследствии он признался Камилле:

«Мертвое тело Дианы было самым отталкивающим и неприятным зрелищем, которое мне когда-либо приходилось видеть. Я не мог на него смотреть. Я видел лишь прекрасную молодую девушку, когда мы впервые с ней познакомились. Я постарался забыть о том, какой она стала теперь, какие проблемы нависли над нами. Я плакал о ней, плакал о наших детях»[16].

Чарльз старался сохранять спокойствие. Но даже через маску хладнокровия у принца проглядывались следы невосполнимой утраты.

«Да, он был все так же спокоен и собран, – замечает Мересс, – но это уже был совершенно другой человек, человек, которого глубоко задело случившееся»[17].

Шокированы были все – принц, дети, сотрудники принцессы и, главное, – народ. Для обычных жителей Туманного Альбиона Диана была словно член семьи, и ее смерть восприняли как утрату национального масштаба. За тридцать два года, прошедшие с момента смерти Уинстона Черчилля, британцев никогда еще так не объединяло единое горе. Умерла не просто бывшая супруга наследника престола, умерла всенародная принцесса. Когда в четыре часа утра известие о ее гибели заполнило эфиры всех телеканалов, был отмечен небывалый всплеск энергопотребления. Люди смотрели телевизоры, варили кофе и плакали, и пели национальный гимн, который исполнялся каждые тридцать минут.

31 августа в Лондон потянулись потоки потрясенных горем людей. Каждый час столичные вокзалы принимали по шесть тысяч человек. Пространство перед Кенсингтонским дворцом в считаные часы заполнилось тысячами букетов, фотографиями, записками и свечами. Вскоре цветы появились и на прилегающих к дворцу деревьях и кустарниках. Район Кенсингтонского дворца превратился в место выражения глубокой скорби, где плач десятков тысяч людей слился в один чудовищный по своему эмоциональному напряжению стон. Туманный Альбион погрузился в траур.

Вечером 31 августа, когда солнце еще не скрылось за горизонтом, самолет с телом принцессы приземлился на военном аэродроме Нортхольт в Западном Лондоне. Принц, сестры Дианы, Пол Баррелл и Марк Болланд выстроились на взлетно-посадочной полосе, пока восемь гвардейцев военно-воздушных сил выносили накрытый королевским штандартом гроб из багажного отделения самолета. Гроб погрузили в автомобиль. Чарльз отправился в Балморал к своим детям, а Баррелл и сестры покойной должны были сопровождать тело принцессы в похоронное бюро.

Траурный кортеж, состоящий из трех машин, выехал на четырехполосное шоссе А40 и направился к центру города. На всем пути следования водители останавливали свои автомобили, выходили и склоняли голову. На тротуарах толпились пешеходы, многие кидали на дорогу цветы.

В похоронном бюро процессию встретил врач принцессы Питер Уилер. Когда все прошли внутрь, он сказал, что должен произвести вскрытие.

– А зачем еще одно вскрытие? – спросил Баррелл. – Ведь оно уже было сделано в Париже?

– То вскрытие было произведено на французской территории и по французским законам, – ответил Уилер[18].

На следующее утро гроб был на четыре дня перенесен в королевскую часовню Сент-Джеймсского дворца. Пол Баррелл, пришедший вместе с Люсией Флехой де Лима проститься с Дианой, был потрясен увиденным:

«Дверь со скрипом отворилась, и мы увидели в конце прохода из деревянных скамей дубовый гроб со свинцовыми заклепками. Он стоял на невысоком постаменте, как раз перед алтарем. Вокруг было сумрачно. Однако не эта темнота поражала больше всего. Куда больше меня поразило царившие здесь одиночество и отчужденность. В часовне не горело ни одной свечки, рядом с гробом не лежало ни одного цветочка. И это в то время, когда снаружи колыхалось целое море цветов, а на близлежащих газонах горело больше свечей, чем звезд на небе»[19].

Люсия нашла местного капеллана и обратилась к нему:

– Здесь же совершенно нет цветов! Прошу вас, внесите внутрь хоть немного букетов из тех, что лежат снаружи.

– Хорошо, мадам. Я что-нибудь придумаю. Не беспокойтесь, – ответил капеллан.

Неудовлетворенная столь флегматичным ответом, Люсия возмутилась: