– Тише, – сказал он. – Чуть тише. Что за спешка? – А его уже привязывали к столбу. Кто-то ударил его по лицу, на глазах навернулись слезы. – Мальчишка, перепачканный чернилами, – пробормотал он сквозь выбитые зубы. – Причем истеричный мальчишка. Но истину не убьешь.
Это были не самые удачные последние слова – и он понимал, что не самые удачные. Надо придумать что-нибудь покрасивее – не осрамить Боннара. Но ему уже вставили кляп; тем лучше – избавили от лишних трудов.
Тело его, привязанное к столбу, болело, но зрение и ум прояснились. Он мог разглядеть вечернее небо, серое от мглы; небо не принадлежало ни одной стране, а принадлежало всему миру.
Он различал высокий серый контрфорс замка. Замок превратили в тюрьму, но он не всегда будет тюрьмой. И когда-нибудь, наверно, вообще перестанет существовать. А вот если найдена крупица истины, она будет существовать всегда, покуда будет кому ее помнить и открывать заново. Только лживые и жестокие всегда терпели неудачу.
Шестьдесят лет назад он был мальчиком, ел жидкий капустный суп с черным хлебом, жил в бедном доме. Жизнь была горька, но он не мог на нее пожаловаться. У него были хорошие учителя, и его звали Медведем.
Рот болел от кляпа… они уже готовились. Была когда-то девушка Анна; он ее почти забыл. В комнатах у него всегда стоял свой запах, и когда-то у него была собака. Что они сделают с медалями – неважно. Он поднял голову и снова посмотрел в серое мглистое небо. Сейчас не станет мысли, но пока она есть, ты должен замечать и помнить. Пульс у него был реже, чем он ожидал, а дыхание до странности ровным – но это несущественно. Существенно то, что вовне – в сером небе, где нет стран, в камнях земли, в слабом человеческом духе. Существенна истина.
– Приготовься! – скомандовал офицер. – Целься! Пли!
Но профессор Мальциус не слышал его команд. Он думал о молодых людях.
В Египет[36]
Наконец было решено отпустить их, и целых три дня они шли мимо. Пыль над дорогой к границе не оседала трое суток ни днем, ни ночью. Однако приказы были отданы строжайшие, инцидентов случалось очень мало. А вполне могло быть гораздо больше.
Подчистили даже концентрационные лагеря, так как происходящим вся эта история должна была закончиться. После этого Государство могло заявить: «Вот какие мы бесстрашные – отпускаем даже всем известных заговорщиков». Сказать по правде, в случае концентрационных лагерей проводилась предварительная чистка – так сказать, прополка сорняков. Но официальные публикации этого известия предстояло на время придержать, а цифры всегда можно оспорить. Если убиваешь несколько человек, каждый остается личностью со своим именем, но когда убиваешь сотнями, для большинства читателей газет все они просто цифра. И когда дело доходит до споров о цифрах, начинаешь гадать, было ли такое в самом деле. Предусмотрели и это.
В сущности, предусмотрено было все, причем тщательно. Как обычно, возникла дипломатическая напряженность и, как всегда, она наконец разрешилась благодаря твердости позиций. В последний момент другие Державы решили оказать содействие. Правда, сделали они это нехотя, с недовольством и многочисленными заявлениями и оговорками, но все-таки сделали. Еще одна великая победа. И наконец-то впервые за долгое время повсюду покатились поезда и поднялась пыль над дорогами – уходил Проклятый народ. Все до единого, мужчины, женщины и дети в третьем и четвертом поколении, каждый, в чьих жилах была хоть капля этой крови. Этим и был положен конец, и к закату на третий день на земле духу их не будет. Еще одна великая победа – пожалуй, даже величайшая из всех. А потом предстояла неделя празднеств, соответствующих церемоний и речей, и внесение памятной даты в новые календари наряду с датой основания Государства и прочими.
Тем не менее, даже несмотря на выдающуюся эффективность, предмет особой гордости Государства, любая массовая эвакуация неизбежно оказывается сложным и утомительным предприятием. Лейтенант, стоящий на посту у дорожной развилки, убедился в этом на своем опыте: он был молод, отменно здоров, но напряжение начинало сказываться на нем, хотя он ни за что не признался бы в этом. Поначалу он немного нервничал – слегка нервничал и очень беспокоился о том, чтобы все шло согласно планам. Ведь это же важный пост – последняя развилка перед границей. Дорога, конечно, второстепенная, на магистралях и в портах погрузки хлопот гораздо больше, но тем не менее не просто развилка, а последняя из них. Он не льстил себя надеждой, что такой пост достоин награды – они достанутся большим шишкам. Но все-таки он ожидал многотысячной эвакуации и знал цифры назубок. Всего лишь действовать согласно плану – легко сказать! Может, для гражданского и сойдет, а офицер есть офицер. Сумеет ли он проявить себя в достаточной мере офицером, не станет ли посмешищем на глазах у подчиненных? А вдруг ввиду какой-нибудь ужасной непредвиденной случайности на его дороге образуется пробка из убегающих людей и Штабу придется прислать кого-нибудь, чтобы разобраться? Сама мысль об этом внушала страх.