Дьявол и Дэниэл Уэбстер

Что ж, он полагал, что справился неплохо, по крайней мере Тед подошел потом и, немного стесняясь, произнес: «Ну ты и оратор, папа». Но раза два во время речи он замечал, что Тед вертит в руках кофейную ложечку. Они почти всегда кажутся излишне длинными, эти речи выпускников, и он старался не забывать об этом. Но после того как он поднялся и увидел, что все ждут, он не удержался и слегка вышел за рамки регламента. Конечно, его слушателями были всего лишь мальчишки, но вскоре они станут мужчинами с мужскими обязанностями, и это он подчеркнул особо.

Чем был хорош «Лист», так в том числе и возможностью кое-что услышать – к примеру, что думают в самом деле видные лица о состоянии мира и страны. От преподавателей они могли научиться многому, но этому вряд ли. Так что когда здравомыслящий малый встает, чтобы объяснить, что именно здравомыслящие люди думают о делах в Вашингтоне, – черт возьми, да никому и в голову не придет бить в гонг, когда время вышло! А в конце ему здорово хлопали, и на лице Теда было написано облегчение. Они всегда здорово хлопали в конце.

Потом он надеялся познакомиться с друзьями Теда и сойтись с ними ближе, чем в Виргинии или на Лонг-Айленде, или в нью-йоркской квартире. Там он, конечно, виделся с ними – когда они садились в машины и выходили из машин, наряжались и уходили на танцы, играли на теннисных кортах и плавали в бассейне. Неплохие ребята, типичные ребята из «Листа», развитые и воспитанные. Они были вежливы с Корой и вежливы с ним. Время от времени он предлагал им сигары, а последние два года – виски с содовой. Они выслушивали его, и, если он рассказывал какую-нибудь занимательную историю, потом обычно смеялись. Иногда они играли с ним в теннис, а потом говорили: «Отличный удар, сэр!» – и вели более жесткую игру. Одним из этих ребят был его сын Тед – воспитанный, развитый член клуба «Лист». С Тедом можно было поговорить о занятиях спортом в колледже, об учебном плане колледжа, о карманных деньгах, о погоде, о преимуществах капитализма и о том, стоит ли этим летом покупать новую тележку для походов на пляж. А теперь к этим темам добавился «Лист» и его достоинства. С Тедом можно поговорить о чем угодно.

Так или иначе, порой после окончания ежегодного ужина вокруг кого-нибудь из выпускников в клубе собиралась небольшая толпа. С выпускного курса ему помнилась одна такая толпа, обступившая язвительного старика с набрякшими веками. Этот бывший сенатор был стар и разорен, но все до двух часов слушали, как он саркастическим тоном громит общепринятые лозунги. Ну а сам он повидался с друзьями Теда и вспомнил большинство имен. Его поздравили с произнесенной речью, он выпил вместе с ними хайбол. Все происходило в соответствии с лучшими традициями «Листа», но продолжалось не очень долго.

Правда, в какой-то момент он чуть не ввязался в спор с одним из них – розовощеким очкариком, удивительно юным с виду главой студенческого союза, в его время никаких студенческих союзов не существовало. На пару вопросов он ответил запросто, пользуясь жаргонными словечками, и розовощекий юнец вмешался со словами: «Но послушайте, сэр… в смысле, с консервативной точки зрения, вы произнесли хорошую речь, и все такое, но когда вы говорите о привлечении наемных работников к ответственности, что именно вы имеете в виду и насколько далеко готовы зайти? Вы намерены добиваться отмены Закона Вагнера, внесения в него поправок или что?»

Но потом остальные объяснили: «А, не обращайте внимания на Стю, он у нас коммунист. Ладно тебе, Стю, как там дела сегодня у диалектического материализма?» – и разговор перевели в шутку. Лейн Паррингтон немного сожалел об этом – он был бы рад хорошему спору с интеллигентным представителем молодежи, для этого он мыслил достаточно широко. Но раз уж так вышло, он отказался от второго хайбола и сказал, что ему пора обратно в гостиницу. Все прошло очень благовоспитанно и в полном соответствии с лучшими традициями «Листа». Интересно, как тому старику, бывшему сенатору, удалось их разговорить?

Тед, конечно, предложил проводить его, и он, конечно же, отказался. А теперь застыл на тротуаре, размышляя, не заглянуть ли туда, где собирался его выпуск, а уж потом вернуться в гостиницу. Стоило бы, думал он, ведь это как-никак тридцатая годовщина окончания учебы. Там будет накурено и шумно, заявится какой-нибудь пьянчуга с другого курса – так или иначе, всегда кто-нибудь да заявится, настойчиво предлагая тосты. А Шлюп Фэрчайлд, остряк и комик их выпуска, будет рассказывать истории – про вождя кикапу, про президента Доджа и телефон. Как сложилось с самого начала, так продолжается и сейчас, и так будет всегда. К Шлюпу Фэрчайлду он больше не испытывал неприязни – незачем испытывать ее к человеку, который попусту растратил свою жизнь. Но Шлюп почему-то этого не сознавал.