Дьявол и Дэниэл Уэбстер

– Вот и не позволяйте ему… – она спохватилась: – Нет, лучше позвольте. Бедняга Джордж, этот рассказ доставляет ему такое удовольствие. А в вашем лице он найдет новую слушательницу. Но то, о чем говорится в истории, случилось пятнадцать лет назад, и я, пожалуй, могла бы повторить ее за Джорджем слово в слово. И все-таки порой мне кажется, что рассказывать эту историю он не перестанет никогда.

– И что же вы тогда делаете? – затаив дыхание, спросила Терри, слишком заинтересованная, чтобы помнить о тактичности.

Ее собеседница улыбнулась.

– Думаю об истории про экскурсовода в галерее Уффици, которую собираюсь рассказать, – ответила она. – Джордж, наверное, слышал ее уже десять тысяч раз. Но все еще жив. – Она коснулась ладонью руки молодой гостьи. – Все мы одинаковы, дорогая моя. Даже когда я буду старушкой в инвалидном кресле, Джордж и тогда не перестанет рассказывать мне о Перу. Но к тому времени я уже вряд ли буду помнить, что это Джордж.

Она повернулась и отошла, оставив Терри обдумывать ее слова. Ее гнев не угас, она по-прежнему была убеждена, что ее жизнь превратилась в руины. Но когда в комнату вошел темноволосый офицер, заметила, что лицо у него ничем не примечательное, а голос просто-напросто приятный.

Мистер Колден подвез супругов Шарп до их дома. Мужчины ненадолго задержались за разговором у ворот, а Терри бросилась смотреть, как там их сын. Мальчик мирно спал, крепко сжав кулачки; во сне он казался вылитым Роджером. Внезапно она осознала, что вокруг нее знакомые и привычные домашние виды и звуки. Ее охватила усталость, словно она вернулась из долгого путешествия.

Она сошла вниз. Роджер как раз входил в дом. Она отметила, что вид у него тоже усталый, но при этом торжествующий.

– Колдену пришлось спешно уехать, – сразу заговорил он. – Он просил попрощаться с тобой за него – надеюсь, ты не в обиде, – и наговорил комплиментов. И вправду славный малый, Терри. А что касается этого нового бизнеса с Западом… – Он заметил серьезное выражение на ее лице и сам посерьезнел. – Мне так жаль, милая. Ты была очень недовольна? Что ж, я… но ничего поделать не удалось. Ручаюсь, в следующий раз…

– А, в следующий раз… – отозвалась она и поцеловала его. – Нет, никакого недовольства. Ведь мы же другие, правда?

* * *

Эта мудрая мать семейства, миссис Роджер Шарп, сейчас сидела в конце обеденного стола и время от времени к месту восклицала: «Неужели?.. Да, действительно… Вот и я всегда говорю Роджеру…» – исчерпывающим образом исполняя обязанности хозяйки дома перед полковником Крэндоллом. Гостем полковник Крэндолл был на редкость мирным и покладистым – ему хватало крох внимания, чтобы разглагольствовать сколь угодно долго, в то же время не создавая вокруг себя полосу отчуждения. В тот момент миссис Шарп была чрезвычайно благодарна ему. Ей хотелось удалиться в тайное убежище в уголке своего разума и немного понаблюдать за своим званым ужином со стороны, и полковник Крэндолл предоставил ей такую возможность.

Все шло и впрямь замечательно. На это она надеялась с самого начала, а теперь, убедившись, издала еле различимый вздох облегчения. Роджер был в ударе, молодые Дорварды оправились от первоначального приступа застенчивости, мистер Уайтхаус еще не завел разговор о политике, суфле имело успех. Миссис Шарп слегка расслабилась и позволила себе задуматься о других делах.

Завтра Роджеру непременно следует напомнить про светло-серый костюм, записать Дженнифер к дантисту и как можно деликатнее обсудить с миссис Куаритч дела комитета. Принимать решение насчет лагеря для девочек еще слишком рано, но Роджеру-младшему надо дать понять, как они гордятся его отметками, и если мама вознамерится отказаться от поездки только из-за бедной старой мисс Томпкинс – ну что ж, придется что-то предпринять. Оставались еще вопросы, связанные с новым мазутным котлом, со школьным правлением и свадьбой Брюстера. Но ни один из них всерьез не беспокоил миссис Шарп, ее жизнь всегда была насыщена делами, и внезапно ее посетило редкое желание обратиться к прошлому.

Больше двадцати лет со Дня перемирия. Двадцать лет. А Роджеру-младшему семнадцать, они с Роджером женаты с двадцатого. Не успели оглянуться, а уже пора праздновать двадцатилетие свадьбы. Невероятно, но тем не менее это так.

Вглядываясь в эти минувшие годы, она видела создание, которое всегда будет моложе ее, но с ее собственным лицом: создание, которое смеялось или плакало по давно забытым причинам, бегало как сумасшедшее там, сидело по-судейски строго сям. И она сочувствовала этому юному безрассудству и посмеивалась над ним. Старой она себя и сейчас не считала, но тогда была совсем молоденькой.