- Потому что вчера я понял: предлагая то, что внушает мне наибольшее отвращение - убить человека без причины и мотива, как убили когда-то мою жену и дочерей, - я на самом деле хочу спастись. Помнишь, во время нашей второй встречи я привел тебе слова одного философа? Того самого, который сказал, что и у Господа Бога есть ад: это его любовь к людям, ибо отношение людей терзает Его ежесекундно на протяжении всей Его вечной жизни. Помнишь?
Впрочем, этот же философ сказал и кое-что другое: человеку нужна таящаяся в нем скверна - без нее ему не обрести совершенство.
- Не понимаю.
- Раньше я думал только о возмездии. Подобно твоим землякам, я дни и ночи мечтал об этом, строил планы, воображал - и ничего не предпринимал. Какое-то время я по газетам следил за судьбой людей, которые потеряли своих близких в ситуациях, сходных с моей, но действовали совершенно противоположным образом: они организовывали группы поддержки жертв, боролись за торжество справедливости, проводили кампании - и тем самым показывали, что боль утраты никак и никогда не может быть замещена или исцелена возмездием.
Что ж, я тоже пытался взглянуть на все происходящее под другим - более великодушным, что ли - углом зрения. И не сумел. А теперь, когда я набрался храбрости, когда дошел до самого края, то обнаружил в самой глубине этой бездны свет.
- Продолжай, - сказала Шанталь, ибо она тоже увидела некий свет.
- Я не желаю доказывать, что человечество - извращено и порочно. Я стремлюсь доказать, что подсознательно напрашивался на то, что со мной произош ло, - ибо я скверный человек, вырожденец и полностью заслужил кару, посланную мне судьбой.
- Ты хочешь доказать, что Бог - справедлив. Чужестранец ненадолго задумался.
- Может быть.
- Я не знаю, справедлив ли Бог. По крайней мере со мной он поступил не очень-то правильно, и сильней всего прочего душу мне исковеркало именно сознание своего бессилия. Я не могу быть ни хорошей, как хотела бы, ни плохой, как, по моему мнению, следовало бы. Еще несколько минут назад я думала, что Господь избрал меня, чтобы отомстить людям за все те горести, которые они причинили Ему.
"Я думаю, что тебя обуревают те же сомнения, только масштаб их несравненно больше - ты был хорошим, и это не было вознаграждено".
Шанталь удивилась этим невысказанным словам. Демон чужестранца заметил, что сияние, исходившее от ангела девушки, усилилось.
"Действуй!" - приказал он демону Шанталь.
"Я действую, - отвечал тот. - Но это трудный бой".
- Нет, тебя гнетет не справедливость Бога, - сказал чужестранец. - А то, что ты всегда предпочитала
быть жертвой обстоятельств. Я знаю многих, кто оказались в таком же положении.
- Ты, например.
- Нет. Я восстал против того, что со мной произошло, и меня мало занимает, нравится это другим людям или нет. А ты, напротив, выгралась в роль бедной беззащитной сироты, которую все должны любить и жалеть, а поскольку это происходит не всегда, твоя неутоленная потребность в любви превратилась в чувство мести - смутное и неосознанное. В глубине души тебе хотелось бы ничем не отличаться от других жителей Вис-коса - впрочем, каждый из нас хочет быть как все. Но в отношении тебя судьба распорядилась иначе.
Шанталь молча покачала головой.
"Ну, сделай же что-нибудь! - сказал демон Шанталь своему коллеге. - Она говорит "нет", а тем временем душа ее открывается постижению и говорит "да"".
Демон чужестранца был уязвлен тем, что новоприбывший заметил - у него не хватает сил, чтобы заставить своего подопечного замолчать.
"Слова никуда не ведут, - отвечал он. - Пусть поговорят, ибо жизнь сама займется тем, чтобы действовали они вопреки тому, что говорят".
- Я не хотел перебивать тебя, - сказал чужестранец. - Пожалуйста, продолжай. Что ты говорила насчет Божьей справедливости?
Шанталь была довольна, что уже не надо слушать то, чего слушать не хочется.
- Не знаю, поймешь ли ты. Но ты, должно быть, заметил - Вискос не отличается особой религиозностью, хотя в нем, как и в каждом городке нашей округи, есть церковь. Именно поэтому Ахав, пусть даже обращенный святым Савинием, сильно сомневался в том, что священники смогут оказать воздействие на его первых жителей, большую часть которых составляли разбойники; Ахав считал, что святые отцы, твердя о вечных муках за гробом, не сумеют удержать их от новых преступлений. Человек, которому нечего терять, о вечности не думает.
Разумеется, как только появился первый священник, Ахав почувствовал опасность. Чтобы отвести ее, он установил позаимствованный у иудеев день прощения, но церемонию придумал сам.
Раз в год все жители Вискоса запирались у себя дома, готовили два свитка и, обратившись лицом к самой высокой горе, поднимали первый свиток к небесам. "Вот, Господи, в чем согрешил я перед тобой", - говорили они и читали перечень совершенных ими проступков. Там были супружеские измены, плутовство, несправедливости и прочее. "Я многогрешен, Господи, и молю Тебя о прощении за то, что нанес Тебе такую тяжкую обиду".