Дьявол на испытательном сроке

Он был там — в смертном мире — уже вторую неделю, и каждую секунду там он забывал её сильнее. Там перед глазами суккубы и смертные, всех мастей, и, в отличие от Агаты, к ним у Генри претензий нет. Сколько времени нужно ждать? Месяц? Два? Скоро необходимость хоть каких-то объяснениях отпадет. Он просто выбросит её из головы навсегда, забудет как горький неприятный сон.

Нет. Не думать о Генри. Слишком больно впиваются в душу осколки произошедшего, слишком глубоко. Она — Орудие Небес. Член Триумвирата. Она должна думать не о своих суетных чувствах, а о благе для самого Генри. А ему будет лучше там, отдельно от неё, там, где он держится, добивается положительной динамики по кредиту — и все это без её помощи. Она ему не нужна. Она препятствует его развитию. Эти мысли следует убрать. Подальше. Поглубже. Именно из-за них особенно больно, невыносимо трудно дышать. Слишком одиноко, слишком… Давно не было так.

Рон приветственно улыбается Агате, значит, сегодня смена прошла спокойно, и Анна не довела своим кокетством до ручки ни одного работника.

— Привет, — безмятежно улыбается Анна, когда Агата появляется в дверях. Ей явно наскучило высчитывать очередной кредитный итог, поэтому она чертовски рада поболтать.

— А где… — Агата оборачивается. Нет, Джона и вправду нет. Положение папок на его столе переменилось, значит, он был.

— Ушел, с час назад, — пожимает плечами Анна, — что, я считаю, не удивительно, потому что вы уже вторую неделю морозитесь.

— Не морозимся, — тихо бурчит Агата и пытается не смотреть сквозь бумагу, взятую со стола. Ушел. По-прежнему избегает. Ей-богу, если ей придется отмаливать Винсента второй раз — то это будет чертовски сложно сделать. Одним лишь легким телодвижением он разрушил отношения сразу с двумя ключевыми людьми в её жизни.

На душе холодно и пусто, как в ледяной пустыне. И страшно. Страшно, что все так и останется, что она так и не сможет вернуть ничего из того, что ей было важно. Дружбу Джона. Генри. Всего Генри — ей жадно не хочется ограничиваться лишь каким-то его чувством. Вопрос лишь в том, что сейчас, кажется, вернуться к прежнему положению вещей уже не получится. Кажется, именно сейчас она не нужна никому и никаким образом.

— Слушай, — задумчиво произносит Анна, отвлекая Агату от мыслей. Агата бросает на суккубу заинтересованный взгляд. Нет, Анна в принципе болтлива, но сейчас она кажется непривычно серьезной.

— Ты в курсе же, что он, — девушка тыкает тонким пальчиком в стол Джона, — прям ужасно сильно переживает?

— Переживает? — тихо повторяет Агата.

— Да, — Анна кивает, — он, наверное, забывает, что я чую, эмоции придерживает не всегда, но когда не держит — я чую, что его ужасно кроет.

— Ну, ясно, — Агата прикусывает губу. Она знала. Знала, что это слишком для кого угодно. Никому не приятно на регулярной основе получать отказы, а если тебя еще и втянут в суккубью интригу — ощущения и того хуже. Что можно ему сказать? Как хоть как-то умалить его боль?

— Ты не понимаешь, — Анна мотает головой, — я чую, что ты не понимаешь. Его кроет из-за тебя. До черноты. Всякий раз, когда ты приходишь и не знаешь, как с ним поздороваться.

Джо… Переживает за неё. За неё. При том, что он-то как раз в произошедшем не виноват ни на пол пальца. Заплакать от стыда хочется так, что аж в глазах дерет. Но почему, черт возьми, почему он вообще находит силы думать о ней? О ней, которая самым безжалостным образом обошлась с его чувствами.

Это самый сумбурный день Агаты, и статистику она оставляет на утро. Найдет, как отбиться от Анджелы. В голове безумно пусто. Нужно поговорить с ним. Хотя бы с ним. Она не может все вернуть на круги своя, но поговорить с ним — уже наконец может. Должна. Обязана. Черт возьми, все это время пыталась хоть как-то не попадаться ему на глаза, не растравливать душу, не усугублять положение, а он… он переживал за неё.

Что сказать? Что сделать? Сразу хвататься за знак страшно. Страшно снова видеть его лицо таким опустошенным, усталым, угасшим, каким он выглядел эти две недели. Она дает себе передышку. Спускается на слой Лазарета, бредет по старому парку за крайним корпусом блока зданий Лазарета, пытается успокоиться, собраться с мыслями. Здесь мало кто бродит, парк мрачноват и пуст, в его глуши прячется заросший ряской старый пруд с нависшей над его мутной водой старой сутулой ивой.

Всякий раз, когда было нужно набраться решимости, будь то перевод из одного отдела в другой, или попросту сложный разговор с кем-то, — Агата приходила сюда. Стояла несколько минут, уперевшись лбом в теплую ивовую кору, выдыхала из себя страх и, развернув плечи, шагала навстречу проблеме. Даже если она не успеет придумать, что ей сказать, плевать — что-то да скажет.

У парка совершенно коварные дорожки, поэтому, выворачивая к пруду, Агата видит замершего у пруда, под самой ивой, Джона слишком поздно, чтобы успеть испугаться и повернуть назад до того, как он её заметит.