Дьявол на испытательном сроке

Мелькает в голове искусительная мысль на завтра найти какой-нибудь притон и посмотреть, как Артур туда заявится. Хотя с Артура станется разобрать какой-нибудь склеп по кирпичику, а смертные будут уверены, что это произошло из-за какого-то строительного дефекта здания. Да и потом, дурак тот лондонский демон, который попытается броситься на Артура Пейтона. Можно отбиться от Кхатона, Миллера, даже от Анджелы, чьи молнии безжалостней и болезненней всех прочих Орудийных сил, но Артур Пейтон слишком опасен. Он редко прибегает к своему дару вне Чистилища, но никто не хочет стать тем идиотом, к которому Артур будет вынужден применить силу.

— Дышите, щенки, — тихо произносит Генрих, замечая слишком напуганные физиономии соседей по ночлежке, и занимает матрас у стены. Оспорить его маневры никто не пытается, да и у стены стоят еще пара скатанных матрасов, видимо, ночует здесь временами больше народу. В комнатушке пахнет дымом, печка отчаянно чадит, но здесь хотя бы тепло.

Бесов от его соседства явно потряхивает, они даже предлагают Генриху часть своего ужина — наворованную еду смертных, но Генрих отказывается. Лишний раз вкусовые рецепторы раздражать не хочется, это действует даже слишком дразняще.

— Даже не вздумай, — раздраженно шипит Генрих, когда к нему начинает льнуть суккуба, и девушка смотрит на него с недоумением. Действительно, кто ж отказывается от дармового перепиха, да? Вот только эта дуреха и не понимает, какие воспоминания будит в Генрихе лишь пара её прикосновений. Совсем другая девушка. Совсем другое тело. Раскаленные, восхитительные часы… И чертовски жаль, что категорически не хочется этого перепиха. Лучше бы он хотел эту девицу, чем понимал, что хочет-то только Агату. Никого больше.

Бессмысленно об этом думать. Она сейчас уже не его женщина. И он сам решил по этому поводу ничего не предпринимать. Один раз уже предпринял, черт возьми, и какой в этом итог? Если бы и существовал способ угробить Миллера окончательно, бесповоротно, чтоб он больше никогда не оказывался у Генриха на пути — даже тогда Генрих бы свободой не рискнул. Пожалуй, именно свобода и была тем стержнем, вокруг которого Генрих пытался себя выстроить. Не Агата, не работа, именно свобода — от боли, от креста, от бессмысленных, одиноких дней наедине с собой.

Чтобы урезонить собственную сущность, Генрих заставляет вытянуться из клубка боли одну нить, жалит самого себя, будто колючий шип вгоняя под колено. Да. Один в один боль от распятия. Забавно. Жесткий инструмент Небеса ему подарили для контроля голода. Хотя другого-то он толком и не заслуживает. Сгодится и этот, он весьма эффективен. Генрих зажевывает сухость во рту от накатившей боли просфорой. Заботливый Артур даже приложил к еде фляжку с благословенной водой. Как нельзя кстати, потому что, кажется, Генрих перестарался, и боли все-таки оказывается слишком много.

— Что делаете, мистер? — с опаской интересуется побитый, и Генрих впервые обращает на своих соседей пристальное внимание. Разглядывать их раньше не особенно и хотелось, не собирался даже особо болтать, просто погреться, проспаться и исчезнуть из их жизни утром. Все лучше, чем черной голодной тенью блуждать по улицам. Собеседник явно ирландских кровей, мало того, что у него специфический выговор, так он еще и рыж практически так же, как и сам Генрих, волосы растрепаны, физиономия конопатая. Девушка — обычная девушка, без особых изысков и дефектов внешности, простенькая, волосы светло-каштановые, чуть волнистые. Третий — чернявый молчаливый парень цыганской наружности, с родинкой над левой бровью. Ничего так компашка, не отталкивающая.

— Что конкретно тебе интересно? — медленно произносит Генрих, размышляя о том, стоит ли ему вообще вести эту беседу или сразу лечь спать, тем более что отоспаться бы не помешало, прошлая ночь чем не могла похвастаться, так это количеством сна.

— Зачем вы это едите, безвкусная же дрянь, — бес кивает на надкусанный Генрихом хлебец.

— Зато не обостряюсь, — Генрих пожимает плечами.

— А разве вы боитесь, что вас поймают? — с удивленной рожей уточняет парень. Он-то, видимо, помнит боевую форму Генриха.

— Даже со мной можно справиться, тем более что в лондонском конфедерате больше всего Орудий, — Генрих не добавляет, что вообще-то однажды с ним уже справились.

Рожи у соседей аж потрясенные. Вроде как, если исчадие ада боится поимки, то что делать им.

Хотя из них какие-то серьезные меры грозят только девчонке, она уже нахватала слишком много, уже наверняка зачаровывала смертных парней гипнозом.

— Вы хотите на Поля, ребята, — вкрадчиво уточняет Генрих, чуть покачиваясь вперед. А дальше — его несет. Ему, разумеется, повезло, что его собеседниками выступают молодые да зеленые, еще такие неопытные в их промысле демоны, практически демонята. Кто-то более зрелый нашел бы, что возразить, как поспорить, да и попросту уклонился бы от скользкой темы.

«А что Поля? Все там будем, рано или поздно, пускай поймают сначала»